На крючке

Черных Егор

– Потому что это ее выбор. Она проявила свою слабость и покинула главного героя. Что с ней дальше будет, не имеет значения, да и герой этого не знает. Повествование то от первого лица ведется, – ответил я.

– Нечто подобное было в жизни? – вдруг ошарашила меня Алина.

– Ну, можно и так сказать. Но было уже после написания.

– Она тоже была худой?

– Это важно?

– Скорее интересно.

– Давай оставим обсуждение в рамках рассказа.

– Понятно, рассказывать ты мне ничего не хочешь.

– Это не «ничего».

– Тогда я твой вопрос

тоже без ответа оставлю.

Я попросил не вынуждать меня говорить о неприятных вещах, но Алина была уже «не в сети». Тогда я разозлился на нее из-за такой наглости. С чего она вообще решила, что имеет право копаться в моем прошлом? Нахера ей это? Я предложил Максу выпить еще и накидался так, что не помню, как добрался до дома.

Во мне был егермейстер, несколько литров пива и дешевый коньяк. Уже приготовился ко сну, когда снова пришло сообщение от Алины. Думал, она больше не напишет.

– Я была в театре на спектакле по «Воскресенью», – вдруг решила поделиться она.

– Вот оно что. И как спектакль? – ответил я голосовым сообщением.

– Мне понравился. Теперь появилась мотивация прочитать Толстого. Стоп, ты там пьяный что ли?

– Слегка. И да, мой вопрос остается в силе.

– Протрезвеешь – поговорим. И да, я от тебя ответной открытости не вижу пока, поэтому не факт, что захочу отвечать.

– Что ты подразумеваешь под открытостью?

– К примеру, ты не говоришь, почему ушел сегодня, когда мы сидели в столовой.

– Потому что мне было плохо, и я не хотел своим понурым видом портить другим настроение.

– А из-за чего плохо было, что-то болело?

– Ага.

– Вот и ага. Мне интересно что, но ты не говоришь.

– Окей, это не совсем физическая боль. Этого достаточно?

– Не совсем. Я не хочу рыться в тебе против твоего желания, но вот это я и подразумеваю под твоей НЕоткрытостью.

– Задавай конкретные вопросы, и я постараюсь на них ответить.

– Я уже спрашивала, по поводу чего ты переживаешь? Но раз это не то, чем ты можешь со мной делиться, окей. Надеюсь, тебе есть с кем об этом поговорить. Желаю, чтобы все разрешилось.

Я обставлял все так, будто не открываюсь из-за своего тяжелого характера, но правда была в том, что, если бы я открылся, моя иллюзия бы рухнула. Иллюзия, что Алина тоже может ко мне что-то чувствовать, и я ей не просто так интересен. Единственным человеком, в разговоре с которым мои «переживания могли разрешиться» была она, и в этом вся проблема.

– Не стыдно меня было вчера пьяного допрашивать, – спросил я у Алины на следующее утро, написав первый.

– Нет, – без зазрения совести ответила она.

– Следователь из тебя бы получился не хуже, чем журналист, – заметил я.

– Скорее, психолог, но ты сложный «клиент». Вообще я просто хочу тебя лучше узнать, – написала Алина.

– Тогда это взаимно. Предлагаю начать с тебя, – решил возобновить наш «доверительный» диалог я.

– Ладно. По мне, может, и не скажешь, но я руководствуюсь принципом «либо все, либо ничего» во всем, и в отношениях с людьми тоже. У меня с девятого класса нет

друзей, – внезапно разоткровенничалась Алина. – Последняя моя близкая подруга как раз тогда умерла. Сейчас только знакомые, но по душам не с кем поговорить. Единственный человек, с которым я могу быть сама собой, это мой парень.

При одном упоминании о том, что у нее есть парень, меня перекосило. Одно дело – слышать об этом от других людей, как о сухом и далеком факте. Все равно что: «В Африке обитают жирафы». Совсем другое – когда девушка сама перед тобой распинается о своем парне и описывает, как он для нее важен. В конце своего пространного сообщения Алина добавила, что общается со мной без претензий на близкое и доверительное общение: «Мне просто интересно понять, что у тебя в голове».

– Зачем тебе это? – никак не комментируя ее откровения, спросил я.

– Другие тебя считают «сложным человеком», и им проще пройти мимо, если они видят, что тебе, к примеру, плохо. Но я не такая. Мне хочется узнать, в чем дело, и как-то помочь, – выразила свой исключительный интерес ко мне Алина.

Внутренне я закипел. Помочь она хочет мне, как же. Я почувствовал себя лягушкой, препарируемой на уроке биологии.

– А может, правильно они делают, что оставляют меня в покое? – написал я в гневе. – Если тебе просто любопытно, что у меня в мозгах, лучше, правда, нам не общаться.

– Окей, если ты так хочешь, я отстранюсь и не буду у тебя больше спрашивать. Чего я распиналась, как дура, – ответила Алина.

Похоже, я задел ее. Если бы у меня была хоть капля самолюбия, и я не был бы так по-идиотски влюблен, на этом стоило уйти. Но, несмотря на ее слова о парне и досужем интересе ко мне, мысль, что не стоит и пробовать сблизиться с Алиной, показалась мне невозможной. Куда больше невозможной, чем унизиться перед ней, растоптать себя и показаться площадным шутом.

Как в игре «Симс», я спустил шкалу доверия и симпатии до минимума, и хотелось загрузиться с другой точки сохранения. Сбросить негативный опыт. Вместо этого пришлось сочинять, что я не верю в добро от людей, и извиняться. Вспомнилась сцена из детского мультфильма «Незнайка на Луне», где лунная девочка Звездочка обиделась на Незнайку из-за его прямоты, когда тот предположил, что она в него влюбилась. В этом смысле Незнайку я превзойти не смог.

– Зачем тебе мое прощение? – спросила Алина.

– Меня совесть замучает, – продолжал врать я.

– Ну и пусть замучает, раз я такая холодная в твоих глазах, – внезапно выпалила она.

Но через минуту моих унижений, видимо, смилостивилась и сказала, что не обижается.

***

У меня есть друг по имени Вова. Он тогда занимался музыкой и старался выглядеть как рок-звезда: одевался только в темные и дырявые шмотки из секондов, носил длинную челку и кулон в форме пули на шее. Вова жил в поселке за городом, поэтому виделись мы не так часто. Обычно он приезжал на автобусе, или я к нему. Этим вечером мы пересеклись в местном торгово-развлекательном центре и решили взять по пиву на фудкорте.