На Лене-реке
Шрифт:
Чебутыркин внимательно следил и, как только пузырившаяся масса начинала оседать, снова подбрасывал в чанок горсточку муки.
— Прокопий Захарович! — окликнули его сзади.
Чебутыркин оглянулся и увидел Мишку.
— Чего тебе? — недружелюбно отозвался мастер.
— Подите сюда, Прокопий Захарович, — замахал рукой Мишка и, когда Чебутыркин приблизился, торопливо зашептал, пригнувшись к уху старика: — Запрягаева сейчас видел. Говорит, вашему Перову крышка. Комиссия назначена насчет этих кож. Дело серьезное. Запрягаев в этой комиссии. Теперь, Прокопий Захарович,
Чебутыркина передернуло.
— Пошел прочь! — закричал он, наступая на Мишку, но, спохватившись, опасливо оглянулся на Королеву и зашипел, как рассерженный гусак: — Не смей, подлец, ходить ко мне с этими разговорами. Не желаю я и слушать про твое паскудство. Уходи!
Мишка попятился и скрылся за дверью.
Чебутыркин еще некоторое время смотрел ему вслед, бормоча что-то себе под нос.
— Кажись, готово, Прокопий Захарович, — окликнула его Королева.
Чебутыркин подошел к чану и заглянул в него. В жидкости еще кипели мелкие пузырьки, но они уже не волновали ее зеленой поверхности. Из чанка поднимались тоненькие струйки пара. Едкий сернистый запах почти исчез.
Чебутыркин достал из кармана халата полоску белой бумаги. Королева подняла весло, и густые капли зеленого экстракта, срываясь с весла, падали в чанок. Чебутыркин подставил полоску, капля упала на бумагу и поползла по ней, оставляя за собой след густого иссиня-зеленого цвета.
Экстракт удался на славу.
Варка экстракта была для Чебутыркина священнодействием. И когда она удавалась хорошо, он был доволен собою и весь день после этого ходил именинником.
Но разговор с Мишкой так расстроил его, что даже удачная варка не порадовала.
И вместо обычной в таких случаях фразы: «Хорош экстрактик, зеленый, как молодой камыш» — он только угрюмо вымолвил: «Ну, значит, готов», — и, понурившись, отошел от чана.
Глава восьмая
Начальник управления Спиридон Матвеевич Самоходов, рослый, склонный к полноте человек, откинулся в кресле и недовольно посмотрел на Щеголькова.
Самоходов не обижался на подчиненных, когда они не соглашались с ним: напротив, он ценил сотрудников, умеющих отстаивать свою точку зрения, но в данном случае он был безусловно уверен в своей правоте, и поэтому упорство Щеголькова начинало его раздражать.
Он провел несколько раз рукой по коротко остриженным седеющим на висках волосам и, нахмурив кустистые брови, ворчливо сказал:
— Что-то я вас не пойму. Вы старший инженер управления или адвокат начальника цеха Перова?
Щегольков снял пенсне и внимательно исподлобья посмотрел на начальника управления.
— Именно потому, что я инженер, я и постарался обстоятельно разобраться в этом деле. Я тщательно ознакомился с ним. И говорю вам еще раз: у меня нет оснований считать виновником Перова.
— Допустим. Кто же тогда виновник? — с нажимом спросил Самоходов.
—
— Надо знать, — еще строже произнес Самоходов. — В таком деле на тормозах спускать нельзя. На таких примерах необходимо воспитывать руководителей всех наших предприятий, поэтому либеральничать не годится. Это размагничивает людей.
— Перов не виноват, — твердо повторил Щегольков, — и я не согласен навешивать ему вину только потому, что нужна искупительная жертва.
Самоходов побагровел.
— Оставьте вы свою лирику. При чем тут жертва! Каждый обязан отвечать за свою работу. В том числе и мы с вами. И коли не сумели предотвратить подобные безобразия, тем более обязаны установить виновников. Не позже как через два дня жду выводов комиссии. Выводов четких и ясных. Если Перов не виноват, укажите действительного виновника.
После ухода инженера Самоходов долго сидел задумавшись. Случай на кожзаводе не выходил у него из головы.
Дело было не только в самом факте, вызвавшем материальный ущерб, кстати не столь уж значительный. Совершенно неясна была роль Перова в этом происшествии. Самоходов верил в точность своего глаза. Суждения о людях складывались у него быстро, и он крайне неохотно менял свои оценки. Но о Перове определенного суждения не сложилось. То, что ему было известно о Перове, приводило к противоречивым выводам.
Самоходов прошел большую жизненную школу. Потомственный рабочий, токарь, член первого состава завкома на большом уральском заводе, в Приленский край он попал политработником отряда, прибывшего на ликвидацию белогвардейской авантюры Пепеляева. После гражданской войны остался на Севере, работал сначала на советской и профсоюзной работе, а несколько последних лет начальником управления.
За годы работы на Крайнем Севере ему пришлось перевидать много людей, приезжавших в этот далекий край из центральных областей.
Это были разные люди. Среди них было много энтузиастов, которые ехали в Приленск с такой же восторженностью, как на Северный полюс, стремились к романтическим трудностям и непреодолимым препятствиям и искренне изумлялись, обнаружив в далеком северном городе электрическое освещение, телеграфную связь и вымощенную деревянной шашкой торцовую мостовую на центральной улице.
Немало было таких, что ехали «по долгу службы», работали с девяти до четырех и, коротая долгие вечера за преферансом, аккуратно подсчитывали дни, остающиеся до окончания трехлетнего договора.
И, наконец, что греха таить, были и авантюристы, стремившиеся применить в необжитом краю свои комбинаторские способности. Эти искали случая ошеломить своим столичным лоском, энциклопедической эрудицией и ухватиться покрепче за вожделенный длинный рубль.
Куда отнести Перова, Самоходову пока было неясно. Щегольков отзывался о нем с одобрением, но директор завода Кравцов, которому Самоходов доверял, считая его серьезным, знающим дело работником, был недоволен Перовым.
Самоходов поднялся из-за стола, подошел к выкрашенному под дуб сейфу и достал папку с личным делом Перова.