На Лене-реке
Шрифт:
— С твоего разрешения поброжу я по цеху, — сказал он после короткого разговора. — У меня есть здесь старые друзья, многих давненько не видал.
— Пожалуйста, — сказал Андрей.
Он понял, что Еремеев хочет поговорить с рабочими о положении в цехе и особенно о нем, Перове, о его работе. Это его и обрадовало и взволновало.
Еремеев стоял за спиной Ынныхарова, с интересом наблюдая за работой сложной машины.
«Умная машина», — подумал Еремеев и еще подумал, что вот его земляк Егор Ынныхаров, в прошлом темный, забитый батрак, так уверенно и умело обращается
«Подняла якутский народ Советская власть, высоко подняла!»
Резкий окрик Ынныхарова прервал его раздумье.
— Ты куда смотришь?! — строго напустился Егор Иванович на Мишку. — Чего задом к машине повернулся? На затылке глаз нет. Какие складки оставил! Испортишь кожу!
— Чего всполошился, дядя Егор, — развязно отвечал Мишка. — Велика беда, просечем одну кожу. Вал-то самодельный. С нас не взыщут.
— Как не беда? — почти закричал Ынныхаров и, повернувшись к Мишке, увидел Еремеева.
Егор Иванович остановил машину. По тому, как они поздоровались, было видно, что оба очень рады встрече.
— Покурим, Василий Егорович, — пригласил Ынныхаров, указывая на стоящую у стены скамью. — Ты, Михаил, — обратился он к уставившемуся на Еремеева подручному, — сходи в кладовку, набери масла. Смазать надо машину.
Еремеев достал костяной, покрытый резными узорами портсигар и предложил Ынныхарову папиросу.
— Нет, я уж свою трубочку, — поблагодарил он.
Оба закурили.
— Разговор у меня к тебе есть, Егор, — начал Еремеев после короткого молчания.
— Разговор есть, говорить будем, — ответил Егор Иванович, зажимая пальцем отверстие трубки.
— Что скажешь про нового своего начальника? — спросил Еремеев.
— Хороший начальник, — ответил Ынныхаров. — Все его уважают.
— Уважают его не все, Егор, — и Еремеев рассказал Ынныхарову про полученное им письмо.
— В этом письме правды нет, — твердо сказал Ынныхаров.
— Сколько-нибудь да есть, Егор Иванович, — Еремеев положил собеседнику руку на плечо. — Знаешь пословицу: «Без ветра лес не шевелится».
— Этот ветер не с нашей стороны дует, Василий Егорович, — покачал головой Ынныхаров. — Можешь мне, старику, поверить. Уж если я тридцать лет назад, совсем темный человек, правду нашел, теперь глаза мои светлее стали. Я тебя прошу не один, от всех рабочих прошу, помоги нашему начальнику.
И Егор Иванович подробно рассказал Еремееву всю историю с предложением Парамонова и происшествие с партией № 128.
Глава двенадцатая
Прошло около недели после посещения цеха Еремеевым. Однажды в конце рабочего дня Андрею сообщили, что его вызывает к себе секретарь горкома.
Андрей ожидал этого вызова. Он чувствовал, что начавшийся в цехе разговор должен продолжиться.
Когда Андрей вошел к Еремееву, тот просматривал его учетную карточку. Год рождения девятьсот двенадцатый, происхождение — рабочий. В партии с 1933 года. Инженер.
— Приветствую, товарищ Перов! Проходи ближе. Садись, — негромко, с чуть заметным
Здесь, в кабинете, при зеленоватом свете настольной лампы, он показался Андрею значительно старше, чем при первой встрече на заводе.
Василий Егорович Еремеев прожил трудную и богатую событиями жизнь.
Родился он в бедной семье хамначита [1] , с детских лет работал на тойона. Работы много, еды мало. Единственной отрадой была дружба с Ильей Сабарайкиным, безродным сиротой, батрачившим у того же тойона. Василию шел девятнадцатый год, когда судьба круто переменилась. Его друг Илья полюбил бедную и, к его несчастью, очень красивую девушку. Невеста Ильи приглянулась богатею из соседнего улуса и против ее воли была выдана родителями за немилого старика. Илья не перенес этого удара. В день свадьбы его нашли повесившимся в хозяйском хотоне. Василий поклялся отомстить за друга. Острым охотничьим ножом он едва не расчелся за смерть Ильи. Но ему помешали. Василия жестоко избили, и тойон прогнал его из улуса.
1
Хамначит — батрак.
Парню грозила доля бесприютного бродяги. Помогли ему политические ссыльные: они приютили его у себя, обучили русскому языку и грамоте.
Когда в Приленском крае заполыхало пламя гражданской войны, тридцатилетний Василий Еремеев сражался в отряде деда Курашова. Тут и вступил в партию большевиков.
Еремеев закрыл учетную карточку, еще раз внимательно оглядел Андрея и обратился к нему:
— На заводе уже, наверное, освоился. Расскажи, как работа идет.
Андрей начал рассказывать.
Еремеев слушал его, не перебивая, временами внимательно всматривался в оживленное лицо Андрея.
Рассказывая, Андрей старался, по возможности, меньше обвинять других и один особенно существенный эпизод заключил словами: «Ну, тут, пожалуй, я сам был виноват».
Еремеев поднял глаза на Андрея и тихо, но твердо сказал:
— Зачем кривишь душой? Почему прямо не говоришь, кто тебе мешает работать? Я ведь больше знаю о ваших заводских делах, чем ты думаешь.
Андрей смущенно замолчал.
— Склочником боишься прослыть? Это, брат, тоже трусость. Коммунист должен бояться только одного — провала порученного ему дела. И если тебе мешают работать, ты обязан, понимаешь, обязан говорить об этом, — уже строго закончил Еремеев.
Он достал из стола папиросы, закурил сам, предложил закурить Андрею.
— Ты пойми, какое бы тебе ни было поручено дело, оно не только твое, оно наше общее, дело партии, дело народа. За него надо драться! — тихо, но с расстановкой подчеркнул Еремеев. — И всякая вежливость с людьми, которые тебе мешают работать, это делу вред! Слыхал, наверно, такое выражение «гнилой либерализм», а? Или не согласен?