На Лене-реке
Шрифт:
— Андрей Николаевич, — перебила она его, — зачем вы это говорите? Ведь я понимаю, вы хотите дать мне работу полегче… боитесь, что не выдержу я тут. И так мне обидно…
— А мне обидно, что вы не верите и понять меня не хотите. Скажу вам больше. Там ведущий участок. И вам придется работать так, чтобы на вас равнялись остальные. Это не менее трудно и не менее почетно. А главное — это нужно.
Таня молча сидела, опустив глаза.
— Согласны вы со мной?
Таня немного помолчала, как бы собираясь с мыслями, чтобы возразить ему, потом подняла глаза на Андрея и тихо
— Согласна.
Наташа сидела на полу около раскрытого буфета и горько плакала. Пол вокруг был усеян осколками разбитой посуды.
— Что с тобой, Наташа? — спросила Таня, входя в комнату.
Наташа заплакала еще сильнее.
— Я ее вымыла… — произнесла она, глотая слезы, — и вытерла… я нечаянно упала и ушиблась… — и снова залилась слезами.
В конце концов выяснилось, что Наташа вымыла тарелку и чашку, хотела поставить чистую посуду на верхнюю полку буфета и упала со стула. Падая, она схватилась за полку и уронила всю посуду.
Тане было жаль Наташу, жаль разбитую посуду, особенно подаренную ей Васей голубенькую чашечку, и все это после волнений пережитого дня совсем расстроило ее.
Она молча погладила по голове всхлипывающую девочку, подмела пол и сняла халат-спецовку, собираясь пойти в ясли за детьми.
«Хоть бы Лиза скорее вышла из больницы, а то совсем закружилась я одна», — подумала она, повязывая косынку перед зеркалом.
В дверях она столкнулась с учетчицей Надей. Всегда веселая Надя на этот раз была серьезна и, здороваясь, старалась не встретиться с Таней взглядом.
— Таня, я к вам с нехорошей вестью… — очень тихо сказала она. — Звонили из больницы… Лиза умерла… сегодня.
— Умерла… сегодня… — почти беззвучно прошептала Таня и, пошатнувшись, оперлась о дверь.
Таня неподвижным взглядом смотрела на притихшую, ничего не понимающую Наташу.
— Одна осталась… совсем одна… с четырьмя… — услышала Надя тихий Танин шепот.
Глава пятая
Из поликлиники Федька вышел недовольный. Зуб был запломбирован, и врач сказал, что все в порядке и приходить больше не нужно.
Врач ошибочно полагал, что это сообщение обрадует пациента. На самом деле Федька был огорчен, что лечение так быстро окончилось.
После того как ему удалось убедить Калугина, что на вечерний прием к зубному врачу «никак не попадешь — шибко народу много», начальник цеха разрешил ему посещать амбулаторию в дневное время, а это Федьку вполне устраивало.
Прошло около трех месяцев со дня появления Данилова и Мышкина на заводе. Вначале Федька принялся за дело с большим рвением. Ему казалось очень заманчивым научиться самому изготовлять такую же красивую обувь, какая выходила из рук старого мастера-модельщика, к которому его прикрепили для обучения.
Старый мастер заметил его усердие.
— Старается парень. Хорошо постигает. Глядишь, и году не пройдет, мастером будет.
Но Федькиного старания хватило ненадолго.
Чаще и чаще вспоминалась ему прежняя привольная
На крыльце поликлиники Федька остановился. Возвращаться на работу в цех не хотелось. Но как скажешь мастеру, что весь день провел на приеме у врача? Не поверит. И Федька стоял на ступеньках крыльца и жевал серу.
Мимо поликлиники проехал старенький заводской «газик». Федька успел заметить в нем Перова.
«Сам катается, — подумал Федька, — а нам каждый день заливает: «Работать, товарищи, лучше работать надо». И, окончательно обиженный, смачно сплюнул в самую середину разбитой около крыльца цветочной клумбы.
— А ну их всех к дьяволу! — Федька решительным жестом сдвинул порыжевшую кепку на затылок и зашагал к рынку.
На рынке было безлюдно. Только какой-то замшелый старичок, укрепив над головой зонт для защиты от палящих лучей солнца, сидел на корточках перед разложенным на дерюге нехитрым товаром. Тут были различные металлические изделия: замки, дверные ручки, шарниры, кучки гвоздей и шурупов, обрывки цепочек — все старое, ржавое и никуда не пригодное. Наименее ржавой и, по-видимому, наиболее ценной вещью было слегка помятое велосипедное колесо.
— Продаешь, папаша? — спросил Федька, показывая на колесо.
— Я продаю, да ты не купишь, — ворчливо ответил старик, подозрительно глядя на Федьку и пытаясь угадать, что именно из его сокровищ намерен похитить этот покупатель.
От жары Федьку так разморило, что лень было даже огрызнуться. Он вышел в противоположные ворота и направился на зеленной рынок.
Там тоже не было большого оживления. В одном конце крытого прилавка толстая багроволицая женщина продавала молоко, а несколько поодаль два пожилых китайца в синих хлопчатобумажных куртках торговали зеленым луком, укропом и малосольными огурцами.
Больше смотреть было нечего и не на кого. «Поздно пришел», — подумал Федька и с огорчением повернул обратно.
Где-то высоко в небе слышалось гудение мотора. Запрокинув голову, Федька старался разглядеть самолет.
Вдруг чья-то рука нахлобучила ему кепку с затылка на лоб. С гневным восклицанием Федька обернулся к обидчику. Перед ним стоял спутник по прежним скитаниям Ванька Носов, за худобу и высокий рост получивший прозвище «Оглобля».
Он был старше Федьки и в прошлом ему покровительствовал.
— Оглобля! — обрадованно воскликнул Федька.
— Жив, Меченый! — ответил тот.
Приятели разговорились.
— Давно в Приленске? — спросил Федька.
— Второй месяц.
— А живешь где?
— Днем на улице. Ночую у Пахомыча. Помнишь старика?
Федька кивнул.
— А ты?
— Я на заводе работаю.
— Тю-у-у, — протянул Ванька, — сознательный стал, рабочий класс.
— А что, — не совсем уверенно возразил Федька, — так лучше. Вот и ты бы…
— Что-о? — еще презрительнее протянул Носов. — Была нужда. Работа дураков любит. От нее лошади дохнут.