На Лене-реке
Шрифт:
Ощущение неловкости сделало Федю еще молчаливее и угрюмее. Ребятишки, вначале доверчиво потянувшиеся к нему, начали дичиться. Только Таня как будто не замечала его замкнутости.
На четвертый день, когда после ужина Федя занял свое неизменное место в углу на скамье, она подошла к нему.
— Федя, не управиться мне сегодня. Натаскал бы ты мне воды, белье постирать надо.
— Я сейчас, — ответил Федька и, опасаясь, чтобы Таня не заметила краски, проступившей на его смуглых щеках, торопливо бросился в сени и, схватив ведра, выбежал
На следующий день Федька уже смело подошел к накрывавшей на стол Тане и попросил:
— Дайте я чего-нибудь поделаю!
Слова эти доставили Тане огромную радость: «Понял парнишка. Дошло до сердца». Она ласково взглянула на подростка.
— Отдохни, Федя. Устал ведь с работы. А после обеда поможешь мне белье на речку отнести.
Утром в воскресенье Таня отправила Федьку на рынок за мясом.
Опустив в карман куртки руку с зажатыми в кулаке деньгами, Федька почти бегом кинулся выполнять поручение.
У ворот рынка Федька остановился со странным чувством. Впервые в своей жизни он шел на рынок покупать. «Как все люди», — сказал он про себя и как-то особенно отчетливо почувствовал, что теперь он такой же, как и все, обыкновенный рабочий парень, непохожий на прежнего Федьку Меченого.
После ссоры Андрей и Людмила долго не разговаривали. Правда, они редко виделись. Работа на заводе шла напряженно. Андрей утром уходил очень рано, вечерами возвращался поздно; он командовал ротой всевобуча.
Зато в те очень редкие минуты, когда семья собиралась вместе, это взаимное молчание действовало на всех угнетающе.
— В доме как после покойника, — шептала Клавдия Васильевна, укоризненно взглядывая на сына и невестку, старавшихся не замечать один другого.
Так прошло около двух недель.
Однажды вечером Людмила подошла к сидевшему с газетой Андрею, улыбнулась и сказала:
— Ну, долго мы еще будем дуться?
Андрей отодвинул газету и внимательно посмотрел на Людмилу.
Она стояла перед ним, красивая, чуть высокомерная, ожидающая, что Андрей, как всегда после размолвки, сам сделает решающий шаг к примирению.
Поэтому улыбка ее была слегка насмешливой.
«Если я сейчас поступлю так, как ей хочется, встану и приласкаю ее, — думал Андрей, — то наша ссора будет закончена и в доме будет покой, который так нужен, чтобы после трудного дня отдохнуть и набраться снова сил. Это действительно очень нужно мне сейчас. Но буду ли я спокоен после этого? Ведь признать ее правой в нашей ссоре — это значит не только обмануть себя, но и укрепить ее неправильные убеждения, одобрить ее совершенно неверные взгляды на жизнь… А ведь так я всегда и поступал. И вот результат. С каждым днем мы все больше отдаляемся друг от друга, и скоро у нас не будет уже ничего общего, кроме фамилии и квартиры».
— Ты, кажется, от долгого молчания и говорить разучился, — усмехнулась Людмила.
Андрей скорее почувствовал, чем увидел, умоляющий взгляд Клавдии Васильевны, устремленный
— Нет, я думаю о том, как мы легко миримся и вскоре так же легко ссоримся.
— Значит, не стоит мириться, время терять?
— Нет, худой мир лучше доброй ссоры, — невесело ответил Андрей, — но мне так хочется, Люся, чтобы мир-то был не худой, а добрый… и продолжительный.
— То есть?
— Мне кажется, мы плохо стали понимать друг друга. На самое главное — смотрим разными глазами.
— Если ты самым главным считаешь отношение к вашим заводским героиням, то ты прав, — ответила Людмила.
— Ну, полно вам, — вступила в разговор Клавдия Васильевна, встревоженно наблюдавшая за ними, — и что это вас на ссору так и тянет? Начали разговор по-хорошему, по-душевному, и опять на ссору…
Людмила выслушала ее слова с заносчивой улыбкой, показывая, что считает себя правой, но в душе была озадачена и даже встревожена: в первый раз Андрей не поспешил безоговорочно ей навстречу. Но она не могла допустить, чтобы попытка к примирению, предпринятая ею, оказалась безуспешной. Скрывая досаду, она улыбнулась и сказала:
— Хорошо, что хоть заговорил, и то легче, — обратилась она к Клавдии Васильевне, пытаясь этим подчеркнуть, что видит в ней союзницу в споре с Андреем. — Давайте чай пить, я сегодня достала банку чудесного варенья.
Когда все сидели за столом, Людмила сказала Андрею:
— Чем дуться, ты бы лучше поинтересовался, что делает твоя бесталанная жена. Я поступила на работу. Да, — гордо улыбнулась она, — я теперь работаю. В студии пианисткой. Ты удивлен? Дома так скучно… Да и повестку могут прислать.
«Ах, только поэтому!» — подумал про себя Андрей.
Глава седьмая
В последнее воскресенье сентября Андрей вернулся домой вечером продрогший, изголодавшийся, усталый и… веселый.
Все-таки работали здорово!
Накануне, во второй половине дня, Перову позвонил секретарь горкома. Обстоятельно расспросив о положении дел на заводе, Еремеев закончил беседу неожиданным вопросом:
— Ты по субботам в баню ходишь?
— По субботам, — ответил Перов, не успев удивиться вопросу.
— Так… хорошо. Но только сегодня тебе лучше, пожалуй, не ходить, — все так же совершенно серьезно продолжал Еремеев.
— Почему? — машинально спросил Андрей.
— Завтра твоему коллективу выход на разгрузку. Гидрометеослужба грозит резким похолоданием. А у нас на причалах восемнадцать неразгруженных барж. Не успеем разгрузить — уйдут на отстой в затон с грузами. Ну, а ты понимаешь, что значит зимой возить сотни тысяч пудов из затона? Девяносто километров. Весь городской транспорт зарежем. Понятно теперь, почему не стоит сегодня в баню ходить?