На любителя
Шрифт:
Данила снова вспомнил о сладкой вате, засыпая, и подумал: «Может, в этом году тоже повезут в город?».
Данила вздрогнул и проснулся среди ночи. Он сначала не понял, от чего он проснулся, но только сердце его забилось гулко и сильно.
Данила вдруг стал прислушиваться к наступившей тишине, и тут же ясно раздался резкий и грубый стук в калитку в воротах.
Данила приподнялся на кровати и стал прислушиваться, по-животному всматриваясь в темноту, как будто там написано, кто же это стучит в калитку, хотя, впрочем, это было и так ясно – отец.
Слышно было, как из спальни
Данила сел на кровати, спустил ноги на пол и со страхом и тоской прислушался, всмотрелся в темный проем дверей.
С улицы стали доноситься голоса. Данила, затаив дыхание, вышел из комнаты в сени. Тут было слышнее. Отец был совсем пьян и язык повернуть не мог. Мать уже плакала.
–Маша, Маша! А ну открой, – разбирал Данила.
–Пошел вон! – мать ругалась. – Всю жизнь изъел! Вон пошел, пьяница! Не смей приходить!
–Маша, ты что меня выгоняешь? – отец закашлял.
–Вон пошел! – грозно повторила мать. – Сколько ты крови выпил? Алкоголик! Вон пошел! Всю жизнь мне съел!
Мать стала материться, совсем как мужик. Отец стал с ней также ругаться, но совсем бессвязно, по-пьяному. Данила с грустью прижался к косяку и готов был заплакать, но держался, боясь взреветь слишком громко.
Отец стал кричать на всю улицу, мать закричала, чтоб он успокоился и не трогал их, что он им надоел, мягко говоря, и Данила заплакал не столько от страха, сколько от обиды.
–Ты что, Данька? – немного хрипловато, спросила мать, входя в сени. – Ну ты, брось! Не плачь! Из-за пьяного дурака!
Мать обняла, прижала к себе Данилу.
–Брось, Данька, брось, – гладя его по голове и по спине, попросила мать.
–Мама, мама, мама, не плачь, – всхлипывая и задыхаясь, просил Данила.
–Ну-ну, не буду, – все-таки тихо плача, сказала мать.
Она с трудом подняла Данилу на руки, отнесла к нему в комнату, положила в кровать, укутав в одеяло, села рядом на кровать. Данила уткнулся в подушку лицом и плакал. Мать тоже тихо плакала и гладила сына по голове.
В калитку снова начал колотиться отец и что-то буйно кричать. Мать вышла из комнаты и стала звонить дяде Данилы, своему брату Леше.
Данила, зарываясь лицом в подушку, плакать медленно переставал, уже больше нервно икая, и слышал, как мать попросила дядю Лешу прийти и унять разбушевавшегося пьяного отца.
Потом мать накинула душегрейку и вышла во двор.
Данила, затихнув, стал ждать, прислушиваться ко всем звукам, просто стал ждать, тихо теперь сопя раскрасневшимся носом, хлопая мокрыми, слипшимися ресницами, ни о чем, кажется, не думая.
Ему вдруг стало пусто и страшно.
Ему уже не хотелось ни лета, ни рыбалки, ни новенького из города, ни свободы, ни катания на мотоцикле с Митей, а просто хотелось, чтоб отец ушел, перестал колотить в калитку и орать бессвязные речи.
Снова прорезал ночь крик – ругались теперь двое мужиков. Они кричали долго, один буйствовал, кричал гневно, другой унимал криком.
Потом голоса стали отдаляться.
Данила, чувствуя, как в голове у него стало пусто и больно, стал скатываться головой по подушке, сжиматься, врываясь в ямку, укрываться одеялом, и наконец уснул.
Утром он проснулся,
Это слабость Данилы – он всегда старается быть первым. Тут он берет оплату за то, что зимой сам себе не принадлежит. Быть лучшим, быть первым, скорее, для Данилы своеобразная отдушина. Его хвалят, это ему приятно. Да, он любит, когда его хвалят. Потому что в классе другие – балаи, а его хвалят, хотя он и не прогибается перед учителями, скорее, он умеет с ними сотрудничать или они с ним.
У Мити болезненное самолюбие порой проглядывает во всем, а у Данилы просто самолюбие, которое не позволяет ему филонить, потому что он не хочет слышать насмешки и упреки в свой адрес. Достаточно ему отца.
Данила умылся, позавтракал и отправился, торопясь, в школу. По дороге к нему присоединился Вадька.
–Привет. Ну что, разругался с Митькой? – спросил сразу Вадька.
–Ты-то откуда знаешь? – огрызнулся Данила. – Я не разругался. Мы нормально попрощались. Я даже уговорил его познакомиться с Марьиным внуком.
–Ага, рассказывай, – покачал головой Вадька. – Что, правда? Ага, Митя только выпендривается.
–Нет! Но он просто против врак, – защитил друга Данила. – Сам рассказываешь!
–Да конечно! Митя твой о себе мнения будто он английская королева, – ответил Вадька, подзадоривая Данилу.
–А ты хоть и не такого о себе мнения, но видно – дебил, – отрезал Данила и отвернулся от Вадьки.
–А чего ты сразу обзываться? – возмутился Вадька.
–А нечего! И сам не лучше, – ответил Данила.
В школе, если честно, тоска. Обязательно какие-нибудь «дебилы», как их Данила называет про себя и с Митей, раздерутся и обязательно в Данилино дежурство. В классе на уроках орут. Данила и сам бы не прочь поорать – но для него учеба важнее. В этом деле он сильней тех, орущих. Он в этом их превосходит. Почему? Он умнее их. Его больше выделяют. Ему надо все слушать и все запоминать. И весь класс – три девки и два парня – за его спиной орет и изнывает в крике, а он один сидит перед учителем так, как нужно – прямо и сложив руки пусть не как положено, но перед собой, и не вертит в них телефон; он не кричит, только бросает гневные взоры на одноклассников, и мальчишеская часть класса на время стихает; он тянет руку первым на уроке, оттого и думает быстрее многих; он первым тянет руку, когда выбирают, кто будет участвовать в соревнованиях, хоть в спортивных, хоть в художественных; он дежурит в классе, самозабвенно драя пол; он дежурит по школе, на переменке носясь по школе не от радости и буйности, а ловя провинившихся; он приходит в столовую первым, а уходит последним; он – староста класса; он – лучший ученик класса. И со всем нужно мириться и все это поддерживать ради того, чтоб сохранить и увеличить то богатство, которое он имеет, и которое так усиленно в нем выделяют – ум.