На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Именно этим и занималась Лена. Собирала заявки от обращающихся в администрацию немцев, бывших врагов рейха, которые были заключены в лагеря, и печатала запросы на подтверждения этих заключений. Проверяла вместе с другими сотрудниками многочисленные архивы различных организаций и предприятий. Составляла списки фабрик, заводов и иных предприятий городка и окрестностей и их оборудования, которым удалось остаться невредимыми после налетов авиации союзников.
Работать со списками оборудования и материалов Лене нравилось больше всего. Потому что так ей не нужно было думать о людях, скрывающихся за каждым именем в списке, которые составляли для комиссии, и о возможной их дальнейшей судьбе. А, кроме того, в этом случае она не контактировала
— Признайся, фройлян, — то и дело приставал он к Лене, как бы шутя, но при этом со льдом в глазах. — Ты ведь не немка вовсе.
Когда он заявил это в первый раз, у Лены даже сердце ушло в пятки от страха. И сразу же в голове возникло слово «фильтрация», пугающее своим неизвестным последствием. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы изобразить на лице непонимающую улыбку.
— Ты ведь из «бывших», верно? — продолжал Безгойрода. — Все в тебе это выдает — поведение, вид, речь, манера держаться. Не бывает такой русской речи у чистых немцев, не бывает…
Лена только продолжала улыбаться в ответ несмело, не зная, что ответить на это и стараясь не думать о том, что, даже на удивление четко разгадав старательно скрываемую национальность, Безгойрода интуитивно отнес ее к «чужим». Значит, рано или поздно все-таки докопается до правды, которую, согласно поговорке, никак нельзя было утаить. Поэтому Лена только радовалась, когда все чаще и чаще получала поручения по имущественным вопросам, где она работала не с офицерами НКВД, а с представителями Главного трофейного управления, которые в середине июня были откомандированы во Фрайталь.
Впрочем, нужно было признать, что и эта работа не всегда была приятной для Лены. Офицеры управления были бывшими фронтовыми военными, которых перевели из боевых частей. Бывшие инженерно-технические специалисты, они интересовались не только станками, материалами и инструментами паровозно-ремонтных мастерских, описи которых составляли для последующей отправки в СССР, но и самой Леной.
Ей не нравилось это внимание. Как не нравилось, что каждый из этих офицеров пытался подкупить ее отношение к себе — то шоколадом, то сахаром, то дефицитной тушенкой. Несмотря на то, что с продовольствием по-прежнему было плохо, и запасы в доме Егерштрассе были весьма скудными, Лена всегда отказывалась от этих даров. Ей не нравились эти подношения со странным блеском в глазах. Она знала, что некоторые немки вступали в связь с советскими офицерами, да еще и не с одним, чтобы улучшить свое положение и получить возможную защиту и покровительство. И ей было неловко и стыдно за поведение этих офицеров. Слишком ей напоминало это дни оккупации Минска, когда немцы точно также покупали благосклонность русских женщин, если не желали брать силой. А офицеры Красной Армии не должны быть такими!
— Потерпи, скоро они закончат описи, и уедут с тем, что отберут у нас, немцев, — отвечал на ее редкие жалобы о неугодном внимании Пауль. Впрочем, он пошел навстречу ее просьбе встречать после работы у здания администрации и провожать до дома. Хотя они оба понимали, что вряд ли он что-то сможет сделать, реши кто-то из военных добиться своего силой.
— Не отберут, — поправляла его Лена. — Ты не знаешь, как разграбили Союз нацисты. Дочиста. Мы просто забираем возмещение того, что было украдено у нас.
Это было неизменным камнем преткновения в их разговорах. Паулю не нравилось, что на станции Фрайталя почти ежедневно загружались
— Не знаю, сколько я смогу еще вынести все это, — тихо призналась она Паулю как-то вечером. Прошло уже две недели, как она приступила к работе в администрации, но они показались ей невероятно длинными. Невыносимо было притворяться перед своими же, но еще больнее было понимать, что другого пути у нее сейчас не было. Она была словно на перепутье дорог, не понимая, куда ей нужно идти.
201
С весны 1945 г. и до конца 1953 г. немцы платили репарации странам-победительницам. Еще на Ялтинской и Потсдамской конференциях союзников в 1945 г. лидеры антигитлеровской коалиции договорились, что сумма репараций, которые Германию заставят выплатить, составит 20 млрд долл. (в несколько раз меньше того, что Антанта требовала с Германии после Первой мировой), из них 10 млрд долл. приходились на долю СССР (правда, часть советской доли была отдана впоследствии Союзом Польше).
— Нет ли новостей по поводу Рихарда?
— Увы. Я говорил тебе, что это займет довольно много времени, — ответил Пауль, а потом добавил. — Ты, наверное, слышала, недалеко от Дрездена русские открыли два лагеря. Один для таких, как ты, своих бывших граждан на бывшей железнодорожной станции. Они живут в вагонах и ждут, пока освободится транспорт на Восток, занятый сейчас репарациями.
— В Дрездене почти не осталось зданий, где можно разместить людей, ты же знаешь, — возразила Лена. — Даже сами дрезденцы в большинстве живут в развалинах домов и землянках. Что удивительного тогда в таком размещении?
— Ты как всегда защищаешь своих? Когда же ты признаешь, что я был прав. Тебе нельзя даже думать о возращении в Союз. Что ждет тебя там?
— Мой брат и тетя.
— Сибирь, Лена! Я слышал, что бывшим остработникам запрещено покидать территорию этого лагеря. Ничего тебе это не говорит? А русские офицеры называют между собой таких как ты «немецкими проститутками». И этот лагерь огорожен проволокой. Совсем как другой. В котором размещают бывших солдат и офицеров рейха. Их тоже отправят потом в Сибирь.
— Рано или поздно Безгойрода поймет, что я не та, за кого себя выдаю, — проговорила Лена, понимая, что переубеждать его бесполезно. — Выйти на работу в администрацию было ошибкой. Я больше так не могу, Пауль! Я достаточно окрепла, чтобы сменить работу.
— И куда ты пойдешь? — усмехнулся немец, обхватывая ее тонкое запястье двумя пальцами, чтобы продемонстрировать его тонкость и хрупкость. — Ты настолько сильная, чтобы работать в прачечной госпиталя у немцев, и не можешь быть машинисткой в конторе русских? А что до того офицерья, просто перетерпи. Никто не тронет тебя, если ты не позволишь. А я постараюсь защитить тебя, если кто-то решит причинить тебе вред.
Лена почему-то не чувствовала уверенности в этих словах, потому и не ушло то напряжение, что ощущала всякий раз, думая об этом. И как показало время — недаром.
Пауль прошел лагерь смерти, где ради того, чтобы выжить, ты уступаешь оружию, способному отнять твою жизнь. И выбираешь, что особенно ценно для тебя. Можно ли было винить его за этот страх перед сильным в военной форме, который навсегда остался в подсознании немца?
— И потом, мне сказали, что скоро приедут новые люди. Для исследования каменноугольных заводов и шахт и их оборудования. Возможно, эти офицеры будут совсем другими. И все будет по-другому.