На осколках разбитых надежд
Шрифт:
А потом разговоры всегда сводились к Фалько. Лена всегда с интересом слушала о том, как тот рос. О том, каким он был хулиганом, наводя грозу на сады соседей-бауэров. Как взбунтовался против домашнего обучения, и как потом сбегал из частной школы домой или устраивал бунты против чрезмерной строгости учителей. В конце концов, баронесса и Иоганн сдались, и мальчик был переведен в публичную гимназию в Берлине. О том, как он мечтал о небе, желая для себя таких же боевых приключений, какие были у его дяди. Как мастерил вместе с дядей модели аэропланов и запускал их на дальнем лугу, а в пятнадцать лет совершил свой первый полет
Правда, смотреть фотокарточки дальше этого события Лене не очень хотелось. Ей нравилось смотреть на детское лицо с большими широко распахнутыми глазенками. Она была готова смотреть на мальчика, который вырос в высокого и худого подростка с длинными ногами. Но когда этот мальчик вступил в ряды Гитлерюгенда, очарование испарилось без следа при первом же взгляде на ненавистный Лене символ на повязке рукава юного фон Ренбека. А когда рассказ перешел к тому времени, когда возмужавший Фалько вступил в ряды новообразованного люфтваффе, Лена не смогла больше слушать Иоганна. Сослалась на поручение Биргит и попросилась уйти.
Проницательный немец не стал настаивать. И больше не заговаривал о племяннике с Леной, за что она ему была благодарна. Теперь предметом их бесед стала история, в которой Иоганн прекрасно разбирался, и содержимое книг, которые иногда Лена по его просьбе читала ему вслух. Именно от него Лена с удивлением, к примеру, узнала, что в Германии нет больше титулов, как и в ее родной стране, а Биргит и остальные зовут госпожу фон Ренбек баронессой просто по привычке.
— Значит, ваш племянник уже не барон?
— Нет, он барон, конечно, но… Теперь все немного по-другому. Пусть он не может использовать титул барона, но в имени все равно остается намек на его благородную кровь. Благодаря слову «фрайгерр». Рихард фрайгерр фон Ренбек. Таким образом подсластили пилюлю для знатных родов Германии. Интересно звучит, верно?
— Его зовут Рихард? — не удержалась от вопроса Лена.
— Да, его первое имя Рихард, а что?
— Я думала, его зовут Фалько.
— Нет, — рассмеялся мягко Иоганн. — Фалько — это его домашнее прозвище. «Сокол». Я его звал так, когда он был совсем малышом. Так и повелось. Аннегрит очень не любит это прозвище, так что оно у нас используется втайне. Не выдашь нашу тайну?
— Не выдам, — улыбнулась уголками губ Лена в ответ на его дурашливо-заговорщицкий тон. Ей все больше и больше нравился этот немец, помимо собственной воли. Он говорил открыто обо всем, что думал, и его не смущала никаким образом ее национальность и тот факт, что она была комсомолкой.
— Людям всегда нужно во что-то верить, Воробушек, — рассуждал Иоганн, когда они вместе кормили лебедей на озере в парке. — У вашего народа отняли религию и вместо нее предложили почти те же самые идеалы, но под другим соусом. Идеалы остались те же, по сути — будь честным, смелым, рассудительным, справедливым… Ты не согласна?
Лена только пожимала плечами в ответ. Ее до сих пор настораживала эта симпатия к ней со стороны Иоганна, и она постоянно ждала подвоха. Что скрывается за этим дружелюбием? Какой подвох? Может, он специально выведывает что-то у нее, чтобы после сдать в гестапо, которым так часто грозила русским Биргит? Йенс тоже был добр к ней, но без раздумья предал ее, когда ей так нужна была помощь. Поэтому она предпочитала не верить никому из немцев. Даже десятилетнему Руди, который часто приходил к собачьему
В конце второй недели июня Руди принес первую почту для работниц Розенбурга из оккупированных земель. Для всех, кроме Лены. Ведь Биргит так и не дала разрешения отправить письмо домой, в Минск, как ни упрашивала ее та. Лена могла бы попросить Иоганна позволить ей отправить почту домой. И она была уверена, что немец бы принудил экономку снять свой запрет. Но это заставило бы Биргит еще больше возненавидеть Лену, поэтому она благоразумно молчала, надеясь, что в конце лета ей все же удастся связаться с мамой.
Видеть радость Катерины и Янины, их счастливые слезы при весточках из дома было и радостно, и горько одновременно. Знать бы, как там мама в оккупированном Минске, что она знает ли хоть что-то о неожиданном исчезновении дочери или думает, что она уже давно пропала в подвале гестапо или в солдатском борделе. Да хотя бы получить одну строчку на открытке, что она жива — и этого было бы достаточно для Лены.
— Мне жаль, что ты не получила письма из дома, — попытался утешить ее Руди, когда они позднее остались наедине у вольера с Вейхом и Артигом. Он сунул руку в карман шорт и достал слегка помятую открытку. — Я купил тебе красивую почтовую карточку, Лена. Самую красивую. Потом ты пошлешь ее маме, хорошо?
Карточка действительно была очень хороша. На фоне голубого неба акварельными красками были изображены горы с лесными массивами на склонах и луг с желтыми головами нарциссов среди изумрудной зелени. По внимание Лены привлекла надпись, сделанная в углу карточки. «Красоты земли Тюрингии».
— Это очень красивая карточка, — прошептала Лена, улыбаясь. От вида ее вспыхнувшего радостью лица Руди даже залился краской до самых кончиков ушей. — Спасибо большое, Руди.
Итак, Розенбург находился в Тюрингии. Теперь Лена могла посмотреть по картам в библиотеке, как далек путь от родной страны. Найти эти карты оказалось несложно. Намного труднее было в них разобраться, потому что эти изображения земель были датированы началом века, когда еще существовали империи вместо ныне существующих стран. Тюрингии среди них почему-то не оказалось [20] , что заставило Лену немного пасть духом. А между границей в западной Белоруссии и центром Германии на карте пролегало расстояние от большого пальца до широко отставленного в сторону указательного пальца Лены. Представить, сколько это могло быть в километрах, было даже страшно.
20
Земля Тюрингия впервые появилась на политической карте современной Германии в 1920 г. в результате объединения восьми бывших немецких княжеств.
— Бежать надо до начала осени, — рассказывала Лена позднее за вечерним умыванием о своем плане. — Пока ночи не такие холодные. Как только узнаем название городка точнее. Я помню по школьным урокам, что скорость пешком около шести километров в час. Я рассчитала — если представить, что расстояние до Бреста около тысячи километров, то путь займет не меньше месяца.
— Месяц?! — ужаснулась Катерина. — Средь немчуры! Мы не сможем!
— Надо попробовать, Катя, — умоляла ее Лена. — Ты ведь хочешь вернуться домой?