На переломе. Философские дискуссии 20-х годов
Шрифт:
Э. Енчмен не станет отрицать, что вопрос о генезисе, о происхождении данной теории (или «теории») имеет весьма существенное значение. «Физиологические доказательства» самого Енчмена были бы совершенно немыслимы без такой предпосылки.
Ну, а теперь мы заставим говорить самого Э. Енчмена, вспомнив предварительно о том, как рассердились его почитатели на тов. Коппа, указавшего на духовное родство Э. Е. с идеалистическим проф. Введенским.
Вот что сообщает нам на сей предмет автор теории новой биологии:
Теоретическая формулировка основных руководящих научно-критических принципов, составляющая главное содержание настоящей статьи (речь идет о напечатанной статье Э. Е. «Психология перед судом возрождающегося позитивизма». — Н. Б.), а также весьма категорическая формулировка связанных с этими принципами главных методологических выводов: о приближении момента полной
Итак, непосредственными источниками «бесконечно гениальных» откровений блаженного Эммануила являются писания эмпириокритиков, позитивистов и неокантианцев, т. е. на 90 % чистых идеалистов, буржуазных до мозга костей. Правда, другим «источником» теории» Енчмена являются работы «русской физиологической школы» (Сеченов, Павлов, Бехтерев). Но ученый, оказавший наибольшее влияние на Э. Е., проф. И. Павлов вовсе и не ставит тех вопросов, которые составляют «суть» теории Э. Енчмена. Он сознательно ограничивается точкой зрения «натуралиста» в отличие от «философа». Он вовсе не думает отрицать психических явлений, как таковых, как инобытия физиологических процессов. В предисловии к сборнику своих работ он, например, пишет: «Этот (т. е. собранный учеными-физиологами) опытный и наблюдательный материал, собираемый на животных, иногда уже становится таким, что может быть серьезно использован для понимания в нас происходящих и еще для нас пока темных явлений нашего внутреннего мира». Сфера работ проф. Павлова — физиология. Совсем не то имеем мы у Э. Енчмена. Он ставит вопросы, которые мы до сих пор привыкли называть философскими. И вот здесь-то, в этой области, источником енчменовской премудрости являются г. и. Введенские и К°, т. е. ярко выраженные буржуазные идеалисты. Тов. Копп был совершенно прав, когда обвинял Э. Енчмена в плагиате, в том, что автор теории новой биологии, разрушитель тысячелетнего обмана, своевременно пришедший томящийся Мессия и прочая и прочая, прилежно списывал откровения своих «скрижалей грядущего» у пошловатых идеалистических профессоров и обманывал «просто грамотных рабочих» насчет источников своих «священных текстов».
Правда, Э. Е. в послесловии к цитируемой статье пишет, что ссылки на авторитеты были сделаны «не без лукавства» (слова автора!), что это было «временное соглашательство». Но на этот раз мы не поверим почтенному автору, у которого нет и следа теоретической «честности с собой». Ибо если это было соглашательство, то мы спросим: соглашательство чего с чем? Павлова с Введенским? Но ведь Павлов, как доказано выше, не ставит вопросов, основных с точки зрения Енчмена. В этой же последней области среди источников творений Э. Енчмена нет ни одного, если можно так выразиться, философски добропорядочного. Эмпириокритики и эпигоны кантианства — вот камень, на котором Э. Енчмен строит здание своей новой церкви.
Когда Э. Енчмен писал статью «Психология перед судом возрождающегося позитивизма», он прямо назвал своих учителей, ибо тогда он еще не «дозрел» до нового Мессии. Тогда он не лукавил. Наоборот, он «лукавит» именно теперь, когда клевещет на свое прошлое, обвиняя себя в лукавстве. И он трижды совсем уж непристойно лукавит, когда считает, что вульгаризировать Введенского, Риккерта и К° — это значит продолжать традиции «ортодоксального марксизма».
За кого вы принимаете «просто грамотных рабочих», тов. Енчмен?
2. Антиматериализм
в «теории» Э. Енчмена
Неотъемлемой частью ортодоксального марксизма является его материалистическая основа. Если выбросить из теоретического здания марксизма его материалистический фундамент, тогда с грохотом рушится вся постройка. Вот почему все, в том числе и очень «лукавые», «критики Маркса» направляли острие своей мысли именно сюда. Они вели подкоп под фундамент, что было вполне логично с точки зрения стратегии классовой борьбы. Этот подкоп велся в философской полемике двумя разными способами: или
Само собою ясно, что раз Эммануил Енчмен прикрывается марксистским флагом, то ему нужно какое-нибудь прикрытие и здесь. Отсюда — та безвкуснейшая трескотня на тему о тысячелетних обманах, о «вони нечистых вздохов» буржуазных и социалистических ученых, ниспровержение всех и вся, словесное отрицание начисто всего «духовного» и постоянная божба пролетарским характером нового учения. Но чем больше «разоряется» тов. Енчмен, тем меньше ему веришь. Ибо все яснее и яснее становится, что теория Енчмена — это, мягко выражаясь, сплошное «лукавство».
Ниже мы разберем основную «мысль» теории Э. Е. Теперь констатируем лишь тот факт, что тов. Енчмен ведет борьбу с материализмом. Несмотря на все свое «лукавство», автор теории новой биологии должен выбалтывать тайны своей черной магии. Поэтому мы и на этот раз заставим говорить его самого. Автор теории новой биологии «недоволен» идеалистами. Но, — говорит он, — «по тем же причинам лишены всякого теоретического значения и так называемые материалистические теории, т. е. метафизические (лишенные критической дифференциации понятия зависимости) теории, рассматривающие психику как причинный продукт физических, материальных явлений (например, рассматривающие представления как выделения мозга чувства, как причинные продукты органических процессов и пр.)». По существу, возражения Енчмена совершенно пустяковые и основаны на полнейшем непонимании материалистической теории. Тов. Енчмен полагает, что материализм «удвояет» мир. Он воображает, что, с точки зрения материализма, существуют, с одной стороны, физиологические процессы, а с другой — их психические «выделения», данные сверх этих процессов. На самом же деле материализм Маркса (да и ряда его предшественников, а равно и учеников) под психическими явлениями подразумевает не какую-то сверхданность, а другую сторону физиологических процессов с особой качественной характеристикой. Именно поэтому Г. В. Плеханов заявлял, что «Marxismus ist eine Art des Spinozismus» («марксизм есть некоторый вид спинозизма»). После плехановского заявления поднялся ужасный шум, потому что г. «критики», изучавшие материализм по идеалистическим историко-философским учебникам, и подумать не могли о возможности назвать Спинозу материалистом. Тов. Енчмен, воспитывавшийся на эсэровских теориях, конечно, повторяет все пошлости идеалистов и позитивистов. Что же тут поделаешь? В этом, быть может, не вина его, а беда.
Но все же читатель вправе требовать одного: он вправе требовать, чтобы новый пророк, говоря его собственными словами, не подавал негодной «эмульсионной» похлебки из Введенского, Риккерта и Маркса, а честно говорил, что он антиматериалист, а потому и антимарксист.
Ибо напрасно автор думает, что его «лукавство» в обращении с Марксом и его «временное соглашательство» с марксизмом не будет вскрыто. Оно будет ясно для всех, даже для «просто грамотных рабочих». Вульгаризатор Введенского, человек, ведущий подкоп под материализм и даже не знающий этого материализма, не может состоять в родственных отношениях с марксизмом. Эта святая истина не нуждается, на наш взгляд, ни в каких дальнейших комментариях…
Элементарная безграмотность с точки зрения марксизма и крайняя пошлость енчменовских «упражнений» проскальзывает у него повсеместно. Просто удивляешься, как он рискует выступать перед рабочими, еще не расставшимися, вопреки Енчмену, «с цепями разума» и не заменившими эти цепи «совершенно небывалым ясновидением»…
Характернейшей чертой енчменовских «теорий» является их глубочайший индивидуализм.
Этот индивидуализм мы обнаруживаем у Енчмена буквально на каждом шагу: и когда речь идет об основных его философских посылках; и когда он ставит вопрос об исходном пункте социологического (биологического) анализа; и когда он разбирает конкретные вопросы истории; и когда ставится проблема вождей и массы; и тогда, когда нужно определить тактическую линию. Даже форма его произведений, стиль языка, обороты речи — все так и пышет прямо нестерпимым индивидуализмом.