На полголовы впереди
Шрифт:
Они только рты разинули.
– Не уверен, что во всем этом есть хоть какой-то смысл, – сказал через некоторое время Зак.
– Неважно, я думаю, они не заметят.
– Ах вы, циник этакий...
– А я не вижу, почему бы и нет, – сказала Донна. – И у меня будет прекрасная слезливая сцена с Пьером.
– Ну и что? – спросил Зак.
– А я такие люблю.
Все взялись за дело и вскоре придумали драматическое разоблачение (по информации, полученной Заком "из посторонних источников") – будто Рауль женился на Анжелике еще пять лет назад,
Через некоторое время они разошлись переодеваться к выходу, и намного позже в тот же вечер я узнал от Зака, что сцена, разыгранная с большим подъемом, произвела настоящий фурор. Он пришел ко мне, держа в руках по бутылке – виски для себя и красное вино для меня, – и в изнеможении рухнул в кресло с видом человека, который отважно принял на собственные плечи все мировое бремя и все же остался жив.
– Вы ужинали? – спросил он, зевая. – Я вас не видел.
– Я заказал себе кое-что в номер.
Он взглянул на экран телевизора, который я включил, чтобы скоротать время.
– Плохой прием здесь, в горах, – заметил он. – Посмотрите на этого идиота. – Он уставился на экран. – Играет, как козел на гитаре.
Мы дружно выпили, и я спросил, как чувствует себя вся компания в отсутствие Даффодил Квентин.
– А, этой милашки в кудряшках? Прекрасно. Все в отличном настроении.
Тот мужчина, который все время был с ней, теперь изо всех сил очаровывает Бемби Лорримор, а этот псих, ее сын, ни разу рта не раскрыл. Австралийцы все еще наверху блаженства...
Он рассказал, как реагировали на сегодняшнюю сцену некоторые другие зрители, и потом сообщил, что рассчитывает на меня – надо придумать еще один такой же блестящий и запутанный сюжетный ход для завтрашней сцены. Не говоря уж, добавил он, о развязке и финале послезавтра – в последний вечер, который нам предстояло провести в поезде. Разгадка тайны должна была состояться перед парадным ужином из пяти блюд, которые собирался извлечь из рукава фокусник Ангус.
– Но я все это выдумал тут же, на ходу, – сказал я.
– Это вполне нас устраивает. – Он зевнул. – Сказать по правде, нам нужна свежая голова.
– Ну... хорошо.
– Сколько вы с меня возьмете?
Я удивился:
– Мне не нужны деньги.
– Не говорите глупостей.
– Хм-м, – сказал я. – Я ведь зарабатываю побольше, чем Томми.
Он взглянул на меня поверх своего стакана:
– Не скажу, чтобы вы меня удивили.
– Так что благодарю вас, – сказал я от души. – И спасибо, не надо.
Он кивнул и больше к этой теме не возвращался: предложение было по-честному сделано и по-деловому отклонено. Все, что он мог бы мне заплатить, пошло бы из его собственного кармана, и согласиться я никак не мог.
– Да! – сказал он, вдруг что-то вспомнив. – Нелл просила меня передать вам вот это. – Он полез в карман и вытащил запечатанный конверт, который протянул мне. На нем было написано: "Нелл
– Благодарю, – сказал я с облегчением. – Я уже начал думать, что оно не дошло.
Я вскрыл конверт и обнаружил там только три одинаковые фотографии без всякой записки. Фотографии были четкие, хорошего качества и черно-белые, потому что в свой бинокль-камеру я обычно заряжал сверхчувствительную пленку с высоким разрешением. Человек, снятый с верхней точки, смотрел вверх и в сторону, куда-то чуть ниже объектива, так что глаза его были видны плохо, но костлявые торчащие скулы, тонкий нос, глубокие глазные впадины, угловатую челюсть и залысины на висках можно было узнать с первого взгляда. Я дал одну из фотографий Заку, который с любопытством вгляделся в нее.
– Кто это? – спросил он.
– В этом-то весь вопрос. Кто это? Вы не видели его в поезде?
Он еще раз посмотрел на фотографию, на которой были видны, кроме головы, еще шея и плечи – меховой воротник теплой куртки поверх какого-то свитера и клетчатой рубашки с расстегнутым воротом.
– Крутой парень, – сказал Зак. – Он что, агитатор из воинствующего профсоюза?
Я встрепенулся:
– Почему вы так решили?
– Не знаю. Вид у него такой. Сплошное напряжение и агрессия. Я бы дал ему как раз такую роль.
– И сами вот так сыграли бы агитатора из профсоюза?
– Конечно. – Он усмехнулся. – Если бы в сценарии попался такой персонаж, который везде мутит воду. – Он покачал головой. – Нет, я не видел его в поезде, да и вообще, насколько могу сказать, нигде не видел. Наверное, он из болельщиков?
– Точно не знаю, но он был на станции Тандер-Бей и на скачках в Виннипеге.
– Проводники спальных вагонов должны знать.
Я кивнул:
– Спрошу их.
– А зачем он вам нужен?
– Чтобы не мутил воду.
Он с улыбкой протянул мне фотографию.
– Характерный типаж, – сказал он, кивнув. Он побрел спать, а на следующее утро я пораньше позвонил миссис Бодлер, голос которой звучал так, словно она всегда просыпается с первыми петухами, и попросил ее передать Биллу, что фотографии доставлены благополучно.
– А, хорошо, – радостно сказала она. – Вам передали мое сообщение с цифрами?
– Да, большое вам спасибо.
– Вэл звонил об этом из Лондона, и голос у него был очень довольный.
Он сказал, что с проделками Шеридана Лорримора в Кембридже ему повезло меньше. Никто ничего не говорит. Он думает, что им заткнули рот пожертвованием на строительство нового библиотечного корпуса для колледжа, где учился Шеридан. До чего же безнравственны бывают эти ученые! И еще Билл просил передать вам, что они ходили с той фотографией по виннипегским конюшням, но никто этого человека не знает, знают только, что он приходил туда и разыскивал Ленни Хиггса. Билл говорит, что он собирается расспросить всех лошадников провинции Онтарио, каких только сможет разыскать, и, может быть, напечатает ее в скаковых газетах от побережья до побережья.