На пороге великой смуты
Шрифт:
Быстренько собравшись, Григорий вышел на крыльцо. Глубоко вздохнув, он скользнул взглядом по усыпанному звёздами ясному небу и зябко поёжился. Зима. Снег пышной периной лежал на земле, на крыше избы и на других дворовых постройках. Белая бахрома повисла на ветвях деревьев. Резко подул холодный ветер. Мороз начал щипать уши казака.
Григорий спрыгнул с крыльца и поспешил к протопленной ещё с вечера бане.
Плотно прикрыв за собой дверь, он забился в угол и притих, ожидая наступления полночи.
Баня в казачьих городках и станицах
Четыре подруги вбежали в полночь в баню и стали толкаться в предбаннике, поскольку всем хотелось поскорее выхватить заветный уголёк из печи и выскочить наружу.
Проворнее всех оказалась Марья Комлева. Открыв печь, она схватила горсть угольков и выбежала наружу. Её подруги сделали то же самое. А когда они разжали ладошки, чтобы разглядеть угольки, то увидели, что они совсем не горячие, а рассыпались в золу. Вздох разочарования вырвался из девичьих уст, и только тут они заметили, что не хватает их подруги – Глаши Вороньжевой.
– Где Глашка-то? – ужаснулась Марья, глядя на подруг.
– Не знаю, – пожала плечами Варя Горюнова.
– И я не знаю, – сказала Стеша Ерёмина, с опаской покосившись на банную дверь.
– В бане она осталася, – едва дыша, прошептала Марья. – О, Господи, что она там делает?
– А может, банный дух её унёс? – предположила едва живая от страха Стеша.
– Всё, теперь она помрёт в нынешнем году, – залилась слезами перепуганная насмерть Варя. – Ведь, почитай, последней в бане-то осталась.
– Типун тебе на язык, дурёха! – прикрикнула на подругу успевшая набраться храбрости Марья. – А ну айдате все в баню. Поди горячий уголёк ищет в печи, курица…
Держась за руки и подбадривая друг друга, девушки вернулись обратно в баню. Они нащупали лежавшую на полу, растрёпанную Глашу, та была без сознания. Сообща они вывели её на улицу и привели в чувство, растерев лицо снегом.
– Где я? – пролепетала несчастная девушка, с трудом держась на ногах.
– С нами ты, не пужайся, – обняла её Марья. – Ты чего в бане-то растянулась?
– Ой, сама не знаю, – содрогнувшись, разревелась Глаша. – Когда я угольки в печи рукой ухватила, а меня банный за плечи-то и схватил.
– Брешешь? – испуганно спросила Варя.
– Вот тебе крест истинный, – горько плача, закрестилась Глаша. – Когда он меня за плечи-то ухватил, мне как огнём всю головушку обдало.
– Ой, айдате отсюдова, – запричитала перепуганная Стеша.
– Да будя вам, – прикрикнула на подруг самая храбрая из всех Марья. – Об косяк дверной али об котёл горячий дурёха плечом задела, а сама бог весть на что подумала. Уже скоро Святки кончатся, а мы и не погадали вдоволь.
– А ты что ещё удумала? – забеспокоились подруги.
– Вот тебе раз? – нахмурилась Марья. – А задницы в баню сувать? Аль запамятовали уговор наш?
– Ой, я ни в жисть, – отрезала
– А вы? – Марья требовательно посмотрела на остальных подруг.
– Ежели опосля тебя, то согласная буду, – не слишком-то уверенно согласилась Варя Горюнова.
– А я опосля вас обеих, – с трудом согласилась Стеша Ерёмина.
– Так и быть, гусыни, – вздохнула Марья. – Айдате за мной. Я первой буду!
Сидя в углу за печью, Григорий Мастрюков выжидал. Он слышал переговоры девушек в предбаннике и сгорал от нетерпения подшутить над ними. Вскоре они поочерёдно начали входить в баню, брать из печи золу и выбегать с нею на улицу. Григорий знал, что с гаданием на угольках у девушек ничего не выйдет. Он специально истопил баню с таким расчётом, чтобы к полуночи угас последний уголёк в печи. Казак с нетерпением дожидался, когда девки начнут совать голые задницы из предбанника в баню, чтобы…
– Где ж ты, уголёк, Господи, – прошептала рывшаяся в золе Глаша Вороньжева, зашедшая в баню после того, как её подруги уже выскочили на улицу, зачерпнув ладошками по пригоршне остывавшей золы.
«Ищи-свищи», – с усмешкой подумал Мастрюков. Руки его потянулись, чтобы коснуться головы девушки, но он сдержал себя, заставив слушать, что она ещё проболтает в своём суеверном опьянении, глупая, как все её сверстницы.
Роясь в печи, Глаша ничего не замечала. А казак… Он уже не мог больше себя сдерживать от клокотавшего внутри желания напугать её до смерти! Подавшись вперёд, он положил руки на плечи Глаши и, едва сдерживая рвущийся наружу хохот, сказал:
– Ты ищи лучше, дева. Там где-то один ещё в самый раз для тебя и завалялся!
Девушка не завизжала и не бросилась вон из бани, как ожидал казак. Глаша только охнула и свалилась без чувств на пол прямо у печи, раскинув в стороны беспомощно руки.
– Ну и дела, – прошептал озадаченно Мастрюков, забившись в угол, и подумал: «А вдруг померла со страху сердешная?»
Буря радости в душе вдруг улеглась, а в голову полезли путаные мысли. Григорий уже корил себя за несдержанность и пытался сообразить, что делать. Первая мысль была поспешить на помощь к несчастной и попытаться выяснить – жива ли она ещё или… Он даже боялся подумать, что может последовать за этим страшным «или». Страшные последствия, вызванные его невинной шуткой, вовсе не входили в планы казака.
В баню ворвались подруги девушки. Они быстро подняли Глашу с пола и выволокли на улицу. Паникующий казак прислушался и едва не закричал от радости, услышав, что подругам удалось привести Глашу в чувство.
– Спасибочки тебе, Господи, – прошептал, успокаиваясь, Григорий, внутренне желая вернуться поскорее домой и улечься под бочок к своей разлюбезной Софьюшке.
Но, к его глубочайшему изумлению, девушки вовсе не собирались уходить от его бани. Напротив, они вдруг возжелали продолжить гадание, но уже другим, давно уже ожидаемым им способом. Не прошло и минуты, как подруги снова вошли в предбанник и распахнули дверь бани.