На пороге войны
Шрифт:
Когда в Москву вернулся самолет «Родина», мы его встречали на Ходынском поле, где тогда был центральный аэропорт, а затем направились в Кремль на прием, организованный в честь героинь летчиц. Этот прием запомнился мне своей какой-то необычайностью, простотой и душевностью.
В Грановитой палате было сервировано два больших стола, установленных в форме буквы «Т». Мое место находилось за длинным столом ближе к концу. В центральной части первого стола сидел Сталин. Здесь находились другие члены Политбюро.
Одна за другой в Грановитой палате появились героини. Все встали, начались аплодисменты. Взволнованные летчицы
– Чкалов, что теперь делать будешь, смотри, куда женщины слетали?
Чкалов с места крикнул:
– Есть еще много белых пятен, нам есть еще куда летать.
Настроение у всех было приподнятое, все были возбуждены и наполнены радостным чувством большого подвига, совершенного советскими женщинами.
И вдруг Сталин поднялся со своего места и стал говорить.
Никогда ни до этого, ни после я не слышал от него ничего подобного, ни по манере говорить, ни по интонациям, ни по необычайности затронутой им темы.
– Это было очень давно, – начал он, – может быть, пять тысяч, может быть, десять тысяч лет назад. Человечество жило охотой. Мужчины били дикого зверя и птицу и приносили свою добычу домой. Женщины готовили пищу. Вместе с убитыми животными охотники приносили иногда молодых животных и птенцов и отдавали их своим женам. Они их выкармливали и приручали. – Сталин остановил свое повествование и, окинув взглядом сидящих за столом, стал продолжать. – Охота, как известно, занятие ненадежное, иногда посчастливится – убьешь что-нибудь и будешь сыт, а то можно два-три дня голодным проходить. У женщин же в это время появился постоянный источник питания – одомашненные животные и птицы. Таким образом, в их руках сосредоточилась экономическая власть. Этот период в истории развития человечества мы называем матриархатом. Он длился недолго. Затем женщина попала под двойной гнет – своего господина – мужа и под власть государства, во главе которого также стояли мужчины.
Когда Сталин говорил, в зале была полная тишина, не слышно были ни стука ножей о тарелки, ни голосов, которые до этого веселым гулом наполняли Грановитую палату.
Все слушали не сводя глаз с рассказчика.
Слезы у Расковой просохли, и она, склонив голову набок и подняв вверх глаза, казалось, застыла в этой позе.
Но вот Сталин остановился и с каким-то необычным озорством весело закончил:
– И вот сегодня женщины отомстили нам – мужчинам. – И опять обращаясь к Чкалову, тем же дразнящим топом произнес: – Что же ты, Чкалов, теперь делать будешь?
Все за столом пришли в движение, раздался смех, зазвенели стаканы, наполненные вином, застучали ножи и вилки.
Я сидел, задумавшись. И вдруг где-то как электрический ток пробежало: «Ну почему он не всегда такой?»
А жизнь шла своим чередом. Расширялись заводы, строились новые, совершенствовалась технология производства, и новая военная техника все в большем количестве шла на вооружение армии.
В наркомате поговаривали о том, что составляются списки работников для награждения. Я уехал на Северный завод. Здесь я узнал о награждении. Главный инженер завода разыскал меня в одном
– А чем вы награждены?
Он замялся и ответил:
– Директор и я получили ордена Ленина.
В этот же день пришла телеграмма от семьи с поздравлением.
А вскоре всех нас пригласили в Кремль.
Вручение наград происходило в Свердловском зале. Мы заняли места, и вот из боковой двери появился Михаил Иванович Калинин. Все встали и раздались аплодисменты.
Затем секретарь Президиума Верховного Совета А.Ф. Горкин стал называть фамилии награжденных – они подходили к Михаилу Ивановичу, он поздравлял каждого с наградой и, вручая ее, жал руку.
И в это время произошло неожиданное. Когда одному из рабочих Мариупольского завода имени Ильича Михаил Иванович вручал орден, награжденный произнес:
– Михаил Иванович, разрешите мне слово сказать.
Я видел, как кое-кто заволновался. Перед вручением правительственных наград руководители заводских коллективов договорились о том, кому следует выступить и поблагодарить правительство за заботу и высокую оценку труда судостроителей.
«Что он скажет? А вдруг будет произнесено что-то не то? Не испортит ли он нам этот торжественный день?» – так было написано на их лицах.
Товарищ Калинин, весело улыбнувшись, ответил:
– Конечно, можно, говорите!
В зале началось движение, прокатился тихий шепот:
– Кто он?
Награжденный, невысокий рабочий лет сорока пяти, повернулся к сидящим в зале и сказал:
– Товарищи! Я работаю у себя в цехе в самом темном углу. Я топлю печи для нагревания слитков. Мое дело следить за форсунками, нужную температуру в печи держать. В углу, где я работаю, темно и грязно – кругом мазут. Начальство ко мне никогда не ходит. Да меня там и разглядеть нельзя. А вот Советская власть меня разглядела, и не только разглядела, айв Кремль меня пригласила и орден мне дала.
И потом, вытянув правую руку к сидящим в зале, он произнес:
– Ну, скажите мне, есть ли еще где-нибудь на свете такая власть, как наша, Советская? Вот за это я и хочу сказать нашему правительству рабочее спасибо.
Я видел, как были смущены те, кто волновался. Мы были буквально потрясены искренностью этой простой бесхитростной речи, и как бледна была по сравнению с ней речь нашего уполномоченного от группы.
После награждения мы стали обсуждать этот случай. Многие чувствовали какую-то неловкость. Чего, собственно говоря, мы опасались? Какое было основание думать, что будет сказано не то, что нужно?
…На следующий день наркомат устроил для награжденных банкет. В зале ресторана «Москва» собралось много известных во всей стране судостроителей. Среди группы работников с одного из старейших заводов – Сормовского – находился Петр Андреевич Заломов. Мы знали его главным образом как прототипа Павла Власова – главного героя романа Максима Горького «Мать».
Ко мне подошел старый сормовский рабочий. На нем была синяя косоворотка с белыми крапинками и сапоги «в гармошку». Через небольшие овальные стекла очков смотрели строгие серые глаза. Проведя рукой по длинной редкой бороде, обильно пронизанной серебряными нитями седины, он поздоровался и сказал: