На повороте. Рассказы и очерки из советской жизни
Шрифт:
Дни тянутся одни за другими... Попрежнему жарко. Летнит. Попрежнему пыльно. Попрежнему та же скучная Пенза. Уехать немыслимо. Пропусков не дают. Всюду патрули. Заставы. Ночью обыски.
„Наше дело печально! Оставаться безумно. Ехать нельзя. Разве вернуться обратно?“
„Что ты! Что ты. Мы сильнее возвратов от слабости! Не так ли?“
„Как это не грустно, друзья дорогие, только один есть исход — ехать под Красных. Бумаги напишем фальшивые, напишем, что едем для борьбы с буржуазией, оденем красные банты, ленты, значки.
Достали татарина. О двух лошадях. Согласен везти. Ему по пути. Сели. Поехали. Вот черта городская. Мост. У моста патруль красных.
„Стой! Кто идет?“
„Свои советские. Идем в Советы — много черных там набралось. Чистку делать“.
„Это хорошее дело. Бог в помощь“.
„А вы здесь, товарищи, чего у моста то стоите? Ждете кого?“
„Да здесь каждый день один, а то и больше белых ловим, что проехать пробуют в Самару...“
„Неужели?“
„Только утром сегодня, к примеру, двух офицеров словили. Они вишь хитрые — мужичками оделись. Все как есть. Честь честью. Лапти и котомки. Да не на простаков напали. По рукам то их и узнали“.
„По рукам? Как так?“
„Да руки то белые... Барские“.
„Ну и что же?“
„Да что! Пристрелили. Тут же на месте. Звон их трупы валяются“.
Показал рукою — ближе к оврагу, в зеленой траве — серели чьи то ноги. Желтые, раздетые.
Тут же мирно корова щипала траву. Свежую, сенную.
В селе Дияново волнуясь, собирается народ. Особенно волнуются бабы.
„Ишто это Ты Господи. Боже мой. Что это такая напасть на нашу деревню. И недели еще не прошло, как красные прошли, а уж они снова жалуют к нам“.
Вдова Петровна, размахивая своими громадными ручищами, посылает красным проклятья...
„Ну, ну, тетка не расходись!“ Строго замечает староста.
„Не бунтуй народ против власти народной“.
„Да как не бунтовать, коли вместо порядка — эти красные одни безобразия чинят. Разоряют мужика“.
„Правду — грит Петровна“ загудели мужики, до сих пор спокойно стоявшие и сидевшие у Старостиной избы.
„Больно вы храбры со мною — вот обождите маленько, придет комиссар Ступин, небось другое запоете“.
,,Едут! едут! красные едут!“.
Точно стая птиц, разогнанная ветром, разошлись мужики и бабы, попрятались по избам. Заперли ворота и калитки. И только староста, два три мужика из членов сельского Совета остались у Волостного Правления. Ожидать и встречать красных.
Тщетно стучали приехавшие красные — наши три путешественника в крестьянские избы села Дианова: на миг, на стук, в окне появлялось встревоженное лицо. Чаще всего женское. Но увидев красные банты и значки, столь им знакомые, исчезали из окна и больше не появлялись.
„Ну дело дрянь! Нас почему то не хотят принимать. Выглянет из окна рожа, посмотрит и скроется.“
„А знаешь в чем дело. Ведь никак крестьяне красных
„Что же нам делать?“
„Как что! Ехать в Совет и восстанавливать наши поруганные права „красных“.
„Смотри, это здорово опасно“.
„Ну, чепуха! Чему быть, тому не миновать!“
У Волостного Правления — оно же сельский Совет — их встретил староста и группа мужиков. Мужиков было немного. Человек пять, шесть. Держались они робко и вдали. Точно не решались, или боялись подойти к приехавшим красным.
„Хлеб, да соль.“ Низким поклоном приветствовал приезжих красных староста.
„Очинно довольны видеть вас в нашей деревне. По делу видимо изволили к нам прибыть?“
„Да! Нам надо осмотреть, ревизовать деятельность Совета. Где комиссар? Где председатель Совета?“
„Позвольте доложить! Господин Комиссар скоро прибудут. Он у батюшки на крестинах.“
„У батюшки? А он, Комиссар то, большевик?“
„Так точно! Прислан из уезда. Только сам он из духовного звания и большое призвание ко всему священному имеет. Завсегда по церковным дням на клиросе подпевает. Звон он сами будут.“
К Совету подходит молодой, худощавый, — с еле пробивающимися усиками — человек с красным бантом.
„Что угодно?“ слегка тревожным тоном спросил он. „Что случилось?“
„Вот, Иван Петрович, приехали господа Советские. Будут значит наши“, поправился староста.
„Да Мы имеем поручение ревизовать Советы Кузнецкого и смежных уездов. Не откажите дать нам ночлег, устроить самоварчик, а завтра лошадей.“
Комиссар задумывается.
„Не больно мужики то горазды лошадей давать и ночлег. Да оно и понятно. Кому охота на даровщинку работать! Ну впрочем как нибудь да устроим.“
Не спеша и нехотя, пошел комиссар размещать приехавших красных.
Встречая повсюду враждебное отношение, порою скрытое, иногда открытое, переезжали наши путешественники из деревни в деревню, постепенно приближаясь к фронту.
Все чаще встречались патрули красных солдат.
Все запуганнее и тревожнее были крестьяне.
Выбитые окна, сожженные дома, разбитые ворота встретили наших путешественников в деревне Малые Кошеры.
В крайней избе, покосившейся и потемневшей от долгих лет жизни, они нашли старика, спокойно лежавшего на широкой печи. Русской, пыльной и грязной.
Дед, а дед?“
„Что деточки, что надоть?“
„Почему, дедушка, деревня то ваша разрушена и людей не видать. В поле что ли ушли?“
„Господь их знает, деточки! Не втемяшу я толком, что случилося. Вчирася с утра мужики и бабы стали галдеть: наши идут, мол, Народная Армия. Да и начали бить Ивана Демьянова, а Васюту, сына Митрохина, что в нашем Совете заправилой был, поди до самой смерти избили. А к вечеру, глядишь, понаехало красных видимо, невидимо. И стали они чинить суд да расправу, часть мужиков поубивали, а других с собою увели. Ну, а бабы за мужиками побежали, дурехи деревенские“.