На развалинах мира

Вольный Владимир Александрович

– Закругляйся! Нам пора!

Хвост вертанулся еще разок, и замер. Из глубины донеслось приглушенное и злое рычание.

– Что, крыша поехала? Вылазь, тебе говорят!

Рычание стало еще более грозным.

– Что такое?

Какое-то нехорошее предчувствие заполонило мне грудь – я словно знал, что щенок докопался до чего-то такого, что при ближайшем рассмотрении вряд ли может мне понравиться.

– Ну, что там? – Почему-то шепотом спросил я.

Мой пес, понемногу – то ли боком, то ли пятясь, как рак, выползал из отверстия. Он высвободил голову и грозно рыкнул – в голосе щенка уже слышалась будущая мощь! Он повернулся к яме задними ногами… и полил, как метят все собаки встречные

столбы во дворах.

– Ого? Помечаешь? Или, презрение выказываешь… Если последнее, то поясни, пожалуйста – на чей счет?

Он неторопливо приблизился ко мне и ткнулся мордой в ладони. Я погладил его по голове. Щенок взвизгнул – отпрянул в сторону.

– Что такое? Ты ранен?

На ладони красными пятнышками отпечаталась кровь. Я притянул его к себе и раздвинул шерсть – на голове пса был длинный, свежий рубец!

– Порезался?

Щенок снова взвизгнул – я задел края ранки пальцами.

– Нет… Не похоже. Словно, об крючок зацепился. И что там тебе было надо?

Пес повернулся к яме и зло гавкнул.

– Ага, яма виновата. Не лезь, куда не надо!

По выражению морды собаки я понял, что все не так просто, как хотелось бы… Хотелось? Я поймал себя на мысли, что уже, кажется, понимаю, откуда эта царапина…

– Ну-ка, отойди, щеня…

Я подобрался, и, выставив копье вперед, наклонился к яме. Пес прокопал около метра, а далее виднелся темный провал…

– Вот как? Дыра… а в дыре кто? Что-то, железок я не наблюдаю, о которые можно так порезаться Я вздохнул, вглядываясь в темноту А значит… В этой дырке, кажется, что-то есть. Так?

Щенок склонил голову набок, прислушиваясь к моим словам.

– Так. А вот, что ты там нашел, мы выяснять, знаешь ли, не станем. Если оно смогло тебя так уделать – извини, но и мне туда не след соваться. А яму мы прикроем, на всякий случай.

Высмотрев поблизости один из крупных валунов, я с трудом подкатил его к отверстию. Щенок спокойно сидел и наблюдал за мной, ни во что не вмешиваясь.

– Вижу, ты не против… Тогда – так тому и быть!

Я навалил валун на яму и, убедившись в том, что он плотно лег на отверстие, положил сверху еще несколько камней поменьше. Сдвинуть их с места теперь не смог бы даже очень крупный зверь, если стал бы выбираться изнутри. Сверху уже стал накрапывать, вначале легкий, а потом усиливающийся дождик.

– Пошли! А то через минуту нас выжимать можно будет!

Мы дружно побежали под ближайшее укрытие – я высмотрел его заранее, когда еще сидел на камне. Едва мы втиснулись в узкую щель, как крупные и тяжелые капли, с силой, стали барабанить по земле, и все вмиг покрылось сплошными потоками грязи. Но я знал по опыту, что стоит ему закончиться, как вся эта вода и грязь исчезнет через полчаса, полностью впитаясь, во все всасывающий, пепел.

– Что же это было, щеня?

Я смочил тряпку в воде, и осторожно промыл ранку. В ремне у меня всегда находились иголка и нитка, и я, невзирая на отчаянный скулеж и попытки вырваться, на живую зашил края этой раны.

– Терпи, родной… Не маленький уже. Или – маленький? По тебе сразу и не поймешь. Вроде, вырос малость… Но, если ты в маму – то тебе еще расти и расти.

Промокнув тряпку в йоде – имелся и он – я очень аккуратно прикоснулся к кровоточащим краям. Щенок завизжал совсем уж обречено, но остался на месте, словно понимая, что эту боль нужно вытерпеть, чтобы после не было иной, похуже…

– Вот и молодец! Потерпи еще немного – потом легче будет. Вот так!

Все убрав, я прижал его к себе. Мы пережидали ливень, лежа под одной из сотен плит, которых так много теперь валялось в земле. Под ними всегда можно было спрятаться от воды или хлопьев – я не избегал этого, предпочитая пережидать все, а не шляться

на открытом пространстве. Зима, хоть и не настоящая, все же не располагала к хождению по руинам в мокром виде. Щенок грел меня не хуже грелки. Он вообще очень хорошо переносил и лютый ветер и воду. Впрочем, имея такую шубу, можно было не бояться никаких погодных изменений.

Случайно, или нет, но, однажды, бродя по городу, мы со щенком вышли к берегу реки. Я уже неоднократно бывал здесь, и всегда с недоверием и опаской смотрел на пологое дно – оно было гораздо шире, чем в том месте, когда я переходил его, чтобы посетить речной порт. И здесь очень много было всяческих ям, из которых с шумом вырывались всплески жидкой грязи, или столбы дыма. Да еще и затопленных участков, ставших настоящими ловушками, тоже хватало. Достаточно было поставить в такое место ногу, как ее начинало усиленно засасывать, словно кто-то внизу пытался ее тянуть на себя. Один раз я уже оставил так один из своих мокасин – и, если бы не пара запасных, то в подвал пришлось бы идти босиком.

Я смотрел на ту сторону, и постепенно шальная мысль переправиться на тот берег, стала завладевать мной. Мы не шли сюда специально, с такой целью. И, даже, не были достаточно экипированы. Но, внезапно подумав, что ничего особенного мне брать в поход и не нужно, я сделал первый шаг. Продуктов нам могло хватить – при экономном расходовании, а все остальное и не требовалось. Оружие было при мне, веревка и кое-что из мелочей – постоянно. Окликнув щенка, который уже где-то копался в земле, я стал спускаться по очень крутому склону. Щенок бросился ко мне, остановился у края и заскулил – для него это казалось очень отвесной стеной. Я сурово пристыдил его, стараясь говорить без малейшей иронии:

– И что? Мне теперь подниматься за тобой? Нести на себе, да? А потом – и на ту сторону? Один раз ты уже покатался на мне, хватит. В тебе веса… А у меня еще и мешок, оружие. Давай, сам спускайся! А нет – оставайся здесь и жди.

Моя ли пламенная речь, либо что другое – щенок, решившись, кубарем скатился вниз. Я подхватил его, когда он уже пролетал мимо, и мог с головой погрузиться в ближайшую, стоячую лужу.

– Эх ты, верхолаз. Пошли уж…

Переход был труден. Тогда, в верховьях, дно на многом своем протяжении, было все же почти сухим, и не изобиловало столь многочисленными ямами и омутами. Здесь же переправа оказалась очень сложной – и я буквально упал на землю, когда почувствовал, что оставил русло бывшей реки за спиной. Крыша здания, снесенная ураганом, упала точно посередине реки, и стала почти единственным, надежным покрытием, где была возможность посидеть и перевести дух. Щенок спокойно пережидал в мешке – я не мог пустить его самостоятельно. Постоянно приходилось прыгать и перелазить через что-либо, а любой неосторожный шаг означал гибель. Тут надо было обладать цепкостью и ловкостью обезьяны, что как-то не сочеталось с его четырьмя лапами, пригодными больше для бега по твердой поверхности.

Тот берег оказался гораздо более пологим – мне не пришлось совершать такого же подъема, какие были на моей стороне. Я спустил щенка на поверхность и мы, уже каждый самостоятельно, стали входить в развалины этой части города. Сказать, что здесь что-то сильно отличалось от моей стороны, было нельзя. Все повторялось почти с той же точностью – завалы, холмы, трещины… Возможно, здесь хватало небоскребов – очень многие холмы превосходили те, которые были у меня, по высоте. Но это могло получиться, еще и потому, что земная кора здесь не опустилась достаточно низко. Тогда все переворачивалось вверх головой… Сплошные горы бетона, камней, кирпича, породы, глины, и еще многого другого, что раньше находилось в этих домах, а теперь в виде трухи и праха хоронилось пеплом и песком.