На развалинах мира
Шрифт:
Я сделал шаг к щенку – он рванулся в сторону и отчаянно завизжал, скаля маленькие, но очень острые зубки. Мне пришлось отступить назад – еще шаг, и он от страха мог кинуться в большую дыру в полу. Падение с такой высоты ничего хорошего ему не сулило, а мне, почему-то, хотелось заполучить его живьем.
– Ну что ты, парень?
Я как можно мягче произнес несколько слов, пытаясь приучить его к звуку человеческой речи. Щенок снова ощерился и звонко залаял, призывая на помощь мертвую собаку. Я покачал головой:
– Не шуми зря. Не придет твоя мама… И не убьет больше никого.
Присмотревшись, я понял что, то, что я вначале принял за останки человека, являются таковыми лишь наполовину – а большей частью это были изгрызенные куски какого-то животного. Похоже, что овчарка охотилась здесь уже давно и на всех подряд. Но нога, все-таки,
– Значит, не хочешь? А жить хочешь?
Щенок тявкнул – озлоблено, как затравленный и пойманный в ловушку зверек. Едва я протянул в его сторону руку, как он рванулся – и вместо того чтобы сигануть в яму, где я потерял бы его безвозвратно, изо всех своих собачьих сил, цапнул меня за пальцы. Острые зубы вмиг прокусили слабую защиту – ткань перчаток, в которые я был одет. Я отдернул ладонь назад – на ней сразу появилась кровь.
– Вот ты как?
У меня появился азарт – теперь я, во чтобы-то ни стало, желал поймать его и забрать с собой. Он мог стать мне другом, если уж найти друга из числа людей как-то не получалось…
Я сделал вид, что ухожу – вышел из дома и присел неподалеку, на бревно. По пути я наступил на покосившееся крыльцо – ступать по нему было опасно, и овчарке везло, как и мне, что она не сломала на нем лапы, возвращаясь с охоты к щенку. Я нахмурился – какой охоты? Судя по тому, как выглядят останки, она не брезговала нападать на тех, кто, как и я, недавно бродил по руинам. А неизвестный зверь, чьи остатки я видел, вряд ли был пойман позже, чем за три-четыре дня тому назад. Но, если так – то это означает, что люди все-таки здесь есть! И не только люди – но и животные! У меня сразу пересохло в горле… Да, если это ела собака, то значит, это ел и щенок? Нужен ли мне такой приятель, который в самом нежном возрасте, уже успел отведать человечины? В доме громко завыли – кутенок горько жаловался на свою судьбу. Похоже, что мать не приучила его сохранять молчание во время своих отлучек. Такой надрывный скулеж не мог не привлечь чьего-либо внимания. Наверное, именно так и погиб тот несчастный, которого убила эта черная бестия. Пришел на вой, как и я – а нагрянувшая, внезапно, овчарка прикончила его, разжившись запасом продовольствия на месте. Скулеж стал нестерпимым – теперь щенок уже сам хотел, чтобы его вытащили оттуда, куда он так рьяно прятался. Я усмехнулся – я, все-таки, уйду отсюда вместе с ним, даже если для этого мне придется разобрать весь дом по частям. Пришлось вскрыть банку консервов и устроить себе ужин. От тушенки исходил ароматный запах – я предварительно разогрел ее на небольшом костре. Хотя, вряд ли этот маленький, скулящий комок, мог сильно страдать от голода. Не особо надеясь, я все же выставил аппетитно пахнущую банку к крыльцу, а сам приготовился к ожиданию.
Ждать пришлось долго, ноги отекли от напряжения. В какой-то миг он высунул тупую мордочку и мгновенно спрятал её обратно. Потом снова показался и, нелепо косолапя, спустился по ступенькам вниз. Убежать я ему уже не дал…
Я всегда носил с собой целый моток веревки – на тот случай, если вдруг придется, куда-либо спускаться, или наоборот – выбираться из ямы. Сейчас она послужила для того, чтобы связать щенку лапы и пасть. Он отчаянно сопротивлялся и несколько раз больно укусил меня за руку. Но все же силы были не равны – я с ним справился и, переводя дух, положил мохнатый комок на крыльцо. Он даже в таком положении пытался сопротивляться и угрожающе рычал на меня, яростно сверкая своими ясными глазами-бусинками…
Следующим этапом стало возвращение к убитой собаке – теперь, после того, как я впервые в жизни, одолел в смертельном поединке, существо, значительно превосходящее меня в силе и размерах – у меня появилась своеобразная гордость. Я хотел увековечить память об этом надолго – хоть хвастаться такой победой было, собственно, не перед кем…
Она распласталась на земле. Возле черной туши темнело пятно, которое быстро впитывалось в пепел и песок. Я встал возле собаки и несколько секунд
Я склонился над тушей и, преодолевая брезгливость и стараясь не оцарапаться, перевернул ее на спину – для того, чтобы снять с нее шкуру. Это был первый в моей жизни подобный опыт – но все, когда ни будь, становится впервые. Я разрезал ей шкуру на брюхе от шеи до паха и принялся сдирать ее так же, как сдирают шкуру с баранов. Мне приходилось это видеть в юности, когда я жил в совсем иных краях.
Нельзя сказать, что это было легко – скорее, наоборот. Я боялся нанести себе малейшую – из-за бешенства собаки – царапину. Ее кровь могла попасть на ранку и нанести мне столько проблем, что об иных я бы уже и не вспоминал… Через часа два – все же это был мой первый опыт, и не самый удачный – я освободил шкуру от ее прежнего владельца, и теперь не знал, что с ней делать дальше. Как обрабатывать ее, я не имел ни малейшего понятия. Так, ничего не придумав, я решил скатать ее как можно туже и разбираться с трофеем уже дома.
Жалобный скулёж, чем-то напоминающий плач ребёнка, казалось, был бесконечным. Где только щенок находил силы, чтобы так настойчиво выть? Нервы у меня не выдержали…
– Ну что ты воешь? Так плохо, да?
Мы уже отошли от поселка и пересекли русло. Я мог выпустить его на поводке, не боясь того, что он убежит. Но щенок, словно изменив свое решение относительно нашего вынужденного знакомства, вовсе не собирался убегать… Черный комок, неуверенно держась на подгибающихся лапах, сделал шаг, другой и ткнулся мордочкой мне в руку. Волна нежности к этому маленькому существу сразу затопила меня без остатка – я столько дней был один! И этот щенок, по моей вине, оставшийся без матери – и, может быть, спасённый этим от смерти, сейчас искал во мне защиту и тепло, которого я и сам был лишён. Я взял его на руки, и щенок сразу прижался к моей груди. Он перестал поскуливать, быстро отогреваясь и пряча влажный нос в искусственном меху моей самодельной куртки.
– Есть хочешь?
Я погладил его по холке. В ответ он высунул шершавый язык и лизнул меня в ладонь. Это выглядело настолько впечатляюще – как осознанная реакция! – что я на мгновение растерялся…
– Ну… Ты что, слова понимаешь? Бред какой-то.
Вильнувший хвостик слегка задел руку. Пёс снова ткнулся мордочкой в шерсть и затих, подобравшись в мохнатый и пушистый клубок. Некоторое время я просидел без движения – отдыхал от длительного перехода, да и щенок, на первый взгляд не очень тяжёлый, всё-таки был ощутимого веса, особенно, когда проделаешь двенадцать-двадцать километров с таким грузом за спиной. И почти всю дорогу этот груз не вёл себя спокойно… Кроме того, в мешке лежала и шкура овчарки – я понапрасну надеялся, что знакомый запах сможет его успокоить. Щенок заёрзал. Я опустил его на землю, слегка опасаясь, что он попытается убежать. Но ему было необходимо другое – пес отошёл в сторонку, и, как бы извиняюще на меня глядя – мол, сил больше нет терпеть, а спрятаться негде! – присел и сделал лужицу. Я усмехнулся:
– Иди сюда.
Щенок послушно вернулся.
– Ну что, пообедаем? А то ещё идти порядочно. Пока еще до места доберёмся. Придется тебя на ночь привязать покрепче – а то вдруг передумаешь, да смоешься от меня обратно. А там тебя уже никто не ждет…
Я достал банку консервов, вскрыл её ножом и, посмотрев, как щенок терпеливо ждёт, и только подрагивающий хвостик выдаёт обуревающие его желания, выложил половину содержимого на землю.
– Ишь ты, какой воспитанный. Ну, ешь!
Второго приглашения не понадобилось. Тушёнка исчезла с такой скоростью, что я только рассмеялся, глядя, как пропадают куски мяса и гречневой каши с того места, где они лежали секунду назад. Нос щенка воткнулся в землю, туда, сюда – где? Ведь лежало, только что? Пришлось дать ему ещё немножко. Остаток я выскреб ложкой, отломил кусочек от сухаря и запил его водой из фляги. Щенок тоже хотел пить. Я налил воду в сложенную трубочкой ладонь и опустил её вниз. Он вылакал её, облизнулся, и снова лизнул.