На развалинах мира
Шрифт:
А то, что пес способен к охоте, я понял очень скоро. До того, как мы вернулись, вместе со щенком, из моего похода, я ни разу не встречал в городе ничего, что хоть отдаленно напоминало бы о том, что он обитаем. И, когда с помощью пса, я впервые увидел каких-то маленьких и вездесущих зверьков, изумлению моему не было предела. Они так шустро передвигались и успевали спрятаться, что, без него, я бы так и продолжал считать, что в городе царит пустыня… Щенок увлеченно, и даже яростно, преследовал невидимую мне живность, облаивая и пытаясь залезать в узкие щели, каковых хватало практически везде. Чем питались эти зверюшки, понять было невозможно – на голой земле, покрывавшей ковром руины, ничего не росло. И, хоть погода стала чуточку теплее, но еще было слишком рано для весны и до того времени, когда из земли могло что-то появиться. Выходило, что они едят либо себе подобных, либо останки людей.
Однажды
Щенок отряхнулся и деловито затрусил в мою сторону. Он положил свою законную добычу у моих ног и присел, словно исполняя заданную ему команду. Я наклонился и стал рассматривать убитого зверя.
Он был какого-то буровато-желтого оттенка, с короткой шерстью и очень массивной головой, занимавшей чуть ли не треть всего его размера. Хвост был, но совсем короткий. Меня сразу поразила одна особенность – странные лапы этого животного. Они очень отличались от привычных, присущих всем зверям – и я даже стал тереть глаза, вначале подумав, что мне почудилось. Они чем-то напоминали кошачьи, и, лишь вглядевшись, я увидел всю разницу необычных лап. У зверя, словно, не было ступней. Вернее, они присутствовали – но оставались почти незаметными, из-за того, что были совершенно круглыми и прикрытыми шерстью, свисавшей с лап. Более всего это было похоже на совершенно ровный и обтянутый шерстью, столбик. На концах этих лап-столбиков, имелись внушительные когти – я сразу перевел глаза на щенка, опасаясь того, что зверь успел его поранить. Но тот спокойно ждал, пока я закончу осмотр, и ничем не выражал того, что у него имелись какие ни будь повреждения. Когти могли втягиваться во внутрь – это тоже было признаком того, что их обладатель в чем-то схож с кошкой – но на этом сходство и заканчивалось. Он не был похож ни на кого, и я растерялся, не зная, кто это лежит передо мной. Я приподнял его – вес зверя был не меньше четыре килограмм! У моего щенка действительно, немало силы в мышцах…
А пес терпеливо ждал, пока я перестану изучать его добычу. Я же не знал, как поступить, и медлил… Решившись, я вытащил нож. Разрез пришелся по брюшку зверя – оттуда стали вываливаться внутренности. Мне стало дурно – хотя, когда я снимал шкуру с собаки, то не чувствовал ничего похожего. Шкуру я все-таки стянул, но с мясом делать ничего не стал – пусть оно достанется тому, кто его добыл. Щенок не стал отказываться, и, в отличие от его хозяина, стал с удовольствием уминать мясо. Мне пришлось отойти в сторону – хруст костей и окровавленная мордашка пса, выводили меня из себя…
Зато я убедился в том, что руины, все-таки, обитаемы… Пусть, не людьми, но хотя бы животными, принадлежность которых я так и не смог разгадать. Меня это обрадовало – жизнь вернулась в город! И это же открытие внесло коррективы и в наше, до тех пор спокойное существование. Раз имелись такие зверьки, по размерам мало уступающие моему псу, то, наверняка, в руинах водились и более мелкие. А, раз так, что мешало им проникнуть в наш подвал и учинить такой погром, от которого мы бы не смогли оправиться? Придя к этому выводу, я принялся замазывать всевозможные щели и дыры, на которые до того не обращал внимания. Я брал для этого глину, смешивал ее с битым стеклом, и, рискуя порезаться, тщательно забивал смесью все, что попадалось на глаза. Не трогал только те отверстия, через которые осуществлялась вентиляция нашего убежища. Лишь одно отверстие я не решился заделывать – то, которое вело наверх, сквозь раздавленные этажи магазина. Я прекрасно помнил, какое зрелище меня там может ожидать…
Закончив работу, я все-таки не удержался, и, соорудив возвышение из ящиков и бревен, решил исследовать дыру на всем ее протяжении. Мое предположение оправдалось – меж плитами перекрытия, разделявшими потолок подвала и верх первого
В пакете оказалось женское белье. Я не смог сдержать улыбки, когда увидел, что добыл в рискованном предприятии. На многих даже стояли ценники, и я вконец расплылся – купить их в подарок, для девушки, мог позволить себе далеко не каждый! Но мне оно оказалось совершенно не нужным…
Отверстие я заделывать не стал. Кто знает, вдруг оно, когда ни будь, мне еще и понадобиться? Я пытался отыскать, где оно выходит наверх, в каком месте холма. Но, как ни старался, так и не обнаружил. Возможно, оно скрывалось, где ни будь под плитами, сдвинуть которые я даже и не пытался. А копать специально, не сильно хотелось. Довольно и того, что я знал о его существовании.
Ну а пока – мы развлекались тренировками и прогулками по ближайшим окрестностям. Я продолжал упражняться в метании ножа и маленького топорика, добавив к этому еще и броски копьем. Лезвие, укрепленное на конце древка, пробивало деревце-мишень, почти насквозь – при особо удачном броске. От скуки я еще раз сходил в "библиотеку". Наверное, это могло показаться кощунственно, и, быть может, даже нагло – но я бы отдал все эти произведения, всего за пару-другую, неприметных тетрадок, с описанием того, как мне вести себя в данной ситуации. Те советы, которыми нас щедро снабжали, при работе спасателем, теперь мало годились.. Идите по течению ручья, и он приведет вас к реке! – но, мои ручьи впадали в провалы в земле, или могли увести меня к пропасти. Осторожно разводите огонь в лесу, пользуясь сухими веточками и мхом! – а где, собственно, тот лес, который мне следовало беречь? В городе уже давно сгорело все, что могло гореть, и огни костров поддерживались теперь чем-то иным, вырывающимся из его недр. Все это не очень-то связывалось с тем, что меня окружало. Вот как выделывать шкуры, как ставить силки, как обеззараживать воду? За эти сведения, я бы стал раскапывать эту кучу до самого конца. А классики, маститые и знаменитые, уже не привлекали ничем. Впрочем, как и более читаемые, модные и увлекательные авторы – все, что описывалось ими, в их произведениях, теперь не имело никакого смысла. Это не было даже историей… Потому, что история, теперь писалась с чистого листа. И, одним из этих листочков стал я, и все, что со мной происходило.
Впрочем, несколько книжек я вытащил и принес в подвал. Я набрал их, не рассматривая – и перебрал уже дома. Они были полуобгоревшие, сплошь сырые, и мне пришлось сушить их возле очага, на дощечках. Я и сам не знал – зачем я их достал? Читать мне не хотелось… Герои давно прошедших эпох, приключения и сражения – все это стало очень далеким. Путешествия и открытия – все это было безумно интересно. Но – раньше. А сейчас, даже той земли, которую они открывали, уже не существовало. Я знал это, хоть и не мог объять взглядом всю планету. Довольно было одного провала, чтобы удостовериться в том, что земля переменилась. Оказалось, что все то, что я всегда ценил – стало обыкновенным сборником нескольких сот мокрых листов, пригодных разве что для скручивания папирос. Но я даже не курил… Наверное, так листал сочинения, какого ни будь, древнекитайского мудреца, средневековый студент в Европе – далеко, заумно, скучно, а, главное – зачем?
А жизнь продолжалась. Щенок, узнав все о подвале и прилегающей местности, не давал мне засиживаться – он жаждал новых открытий. И мне не оставалось ничего другого, как, заразясь его энергией, отправляться, куда ни будь вдаль, зачастую покидая наш склад надолго. Иногда я разживался в этих прогулках находками – вроде фарфоровой чашки, или пары согнутых вилок, выброшенных наверх очередным подземным толчком. Сотрясения почвы стали редки и не были столь разрушительны, как в начале.
На всякий случай – я все еще надеялся, что мои выводы, относительно безлюдности руин могут измениться – натаскал на вершину холма хвороста и укрыл его пологом. Теперь я мог в любой момент развести большой костер, который был бы виден издалека. Впрочем, понятие – издалека – довольно условное, так как хмурое небо и вечные тучи на нем, не давали ничего увидеть уже на расстоянии в пять-шесть километров. Привыкнуть к этому было невозможно – казалось, что оно все сильнее и сильнее пригибается вниз, и, в конце концов, упадет… Оставалось только не поднимать голову вверх.