На роду написано

Давыдов Борис Владимирович

Максим позвонил матери и попросил её не расстраиваться, если его арестуют.

– Мам, тюрьма не виселица, и не надо переживать.

Во второй половине дня сотрудники отдела дознания повезли Максима на шоссейную дорогу, где он и Геннадий встретились с водителем жигулей, а также его пассажирами. Затем поехали в деревню, в которой и случилась трагедия. Метровую обрезную доску толщиной сорок миллиметров, валявшуюся у яблони, и две половинки красного кирпича взяли как вещественные доказательства.

Вернувшегося в милицию Максима капитан дознания направил на второй

этаж, в следственный отдел, к старшему лейтенанту Охотенко. Войдя в кабинет, Муханов увидел сидящего за столом молодого русоголового мужчину. Предложив сесть, тот сразу повёл себя напористо, задавая вопросы резким тоном. И заносил показания так быстро, что в течение двух часов исписал изрядное количество страниц.

– Прочтите, – небрежно бросил он, – потом распишитесь.

Максим стал читать, а поскольку что-то ему подсказывало, что Охотенко нельзя доверять, читал внимательно. И на одной из страниц увидел то, о чём не говорил.

Решил поинтересоваться:

– Почему вы написали то, чего не было?

У следователя тут же побагровело лицо.

– Выражайтесь конкретнее, гражданин Муханов. Что я не так написал?

– Вы написали с моих слов, что я взял доску с целью защиты Геннадия Зенина, потом от себя приписали, что я умышленно ударил по голове этого…

– Соколова.

– По-вашему получается, что я взял доску с целью защиты Зенина, а Соколова умышленно ударил по голове. Как это так? Никакого злого умысла у меня не было. И по голове я случайно ему попал, потому что он крутился на Зенине.

Следователь завозился на стуле и, глядя куда-то вверх, сказал:

– Напишите в конце, что с этой строчкой не согласны.

– Но на суде не будут читать то, что написано ниже показаний. Они прочитают и запомнят, что я умышленно ударил Соколова доской по голове, после чего он умер.

Максим понял, что с Охотенко надо держать ухо востро. Тот немигающе уставился на Муханова.

– Вы что, отказываетесь протокол подписывать?

– Я не буду подписывать то, чего не говорил.

– Вы как ведёте себя? Вы же невинного человека убили.

– Не я, а он убивал человека.

– Не сваливайте вину на покойника.

Понимая, что следователь занял обвинительную позицию и доказывать ему что-либо бесполезно, Максим встал и, глядя на агрессивного милиционера, категорично заявил:

– Я отказываюсь от вас как от следователя, потому что вы предвзято подходите к этому делу.

– А-а! – фальцетом выкрикнул старший лейтенант. – Со мной даже рецидивисты так не разговаривали. Я тебя в камеру отправлю.

– Отправляйте, но подписывать вашу туфту я не буду. Дайте мне бумагу, я сам всё напишу.

Следователь по внутренней связи позвонил кому-то и попросил отправить задержанного в камеру. Вскоре вошёл младший сержант и повёл Максима в КПЗ. Спустившись на первый этаж, Максим уже через минуту оказался в камере – это была каморка, примерно два с половиной метра в длину и два в ширину. Налево у двери стоял бачок, из каких в столовой обычно разливают супы; здесь это называлось парашей. В камере был слабый свет от маленькой лампочки, висевшей

над дверью. На деревянных нарах сидел мужчина лет тридцати пяти, который после знакомства объяснил, что на рынке он вытащил из сумочки одной дамы кошелёк, а это случайно засёк уличный торговец и схватил воришку. Оказалось, карманник уже три раза побывал в местах не столь отдалённых и взялся учить новичка, как правильно вести себя в тюрьме. Разговор пришлось прервать – Максима повели в пустую комнату, куда через минуту вошёл Охотенко.

– Пиши сам показания, – недовольно прогундосил он. И, бросив на стол чистые листы, вышел.

Максим сел за стол и начал описывать вчерашнее событие. А поскольку любил писать сочинения, то написал таким красочным языком, что получилось нечто вроде рассказа. Не забыл он описать и своё внутреннее состояние, и что побудило его взять доску, а потом ударить нападавших. Прочитав своё «творение», улыбнулся: «Меня не сажать надо, а как минимум вручить похвальную грамоту». Посидев ещё чуток на пластиковом табурете, Максим подошёл к двери и два раза стукнул в неё кулаком. Через минуту он был в камере, где стал расспрашивать карманника о тюремной жизни – это сегодня интересовало его больше всего.

Неожиданно из дальней камеры послышался женский голос:

– Муханов, не ссы! На зоне тоже жить можно.

Следом окрик кого-то из милиционеров:

– Хватить базланить!

– Да пош-шёл ты, ментяра.

– Я т-те, урка…

– Что-о?!

Женщина из камеры обозвала милиционера драным козлом, после чего выругалась забористым матом. Максим увидел, что карманник вопросительно смотрит на него, поэтому решил прояснить ситуацию.

– Наверное, она на уроках физкультуры у меня была, это кто-то из учениц нашей школы. А в школе есть такие бестии, будь здоров! Но как она узнала, что это я в камере?

– Здесь это быстро узнаётся.

После ужина, который привозили из какой-то городской столовой, в небольшую форточку, прорезанную в двери («кормушку»), Максиму подали свёрток.

– Муханов, – обратился к нему сержант, – тебе жена гостинец принесла.

– Какая жена? У меня нет жены, – произнёс удивлённый Максим. – А как она выглядела?

– Симпатёвая такая девушка, Эмма её зовут.

– Понятно.

Максим развернул свёрток, где оказалось три небольших кулёчка: в одном были горячие куриные яйца – четыре штуки, завёрнутые в фольгу; в другом – кусок горячей отварной колбасы, тоже в фольге. А в бумажном пакетике – кусочки батона. Ровно половину всего Максим отдал новому знакомому.

Тот попытался отказаться:

– Максим, не надо, ты сам всё это умнёшь за милу душу.

– Не стесняйся, перекуси.

С удовольствием съев домашний харч, Максим мысленно поблагодарил бывшую супругу, которая не поленилась прийти в милицию. На следующий день в это же время Максиму вновь передали свёрток с гостинцем. Ассортимент был тот же, но с добавкой – большим куском колбасного сыра.

Глава 8

Неожиданная свобода. И не друг, и не враг, а так