На роду написано

Давыдов Борис Владимирович

Муса ушёл, крепко расцеловав Эмму, и обещал навещать её по-родственному. А минутой раньше оставил ей значительную сумму денег.

После того как уехал Муса, Эмма больше недели не хотела видеть никого из мужчин. Ей звонили и Лукьян, и Джабраил, она отвечала, что неважно себя чувствует. Во второй половине марта пришла в себя, вышла из заторможенного состояния. Сначала она встретилась с молодожёном Лукьяном, потом пригласила в гости Джабраила.

Так пролетели март и апрель. Первого мая на центральной площади города в колоннах демонстрантов Эмма повстречала одноклассников и знакомых. После демонстрации прямо на улице пили плодово-ягодное вино. Потом гуляли по городу и пели песни. Вечером слегка захмелевшая

женщина вернулась домой, ожидая телефонного звонка – и от Лукьяна, и от Джабраила. Но неожиданно ей позвонил Максим. Он поздравил бывшую супругу с праздником, а в конце разговора пригласил в удобное для неё время навестить его. Сам в гости не стал напрашиваться, наверное, постеснялся. Эмма пообещала ему, что, как только будет возможность, придёт. И положила трубку.

Глава 7

Убийство

Воскресным майским утром Максиму позвонил его давний приятель Геннадий Зенин и попросил съездить с ним в деревню к родителям – давненько, мол, не был. Максим не смог отказать товарищу, и менее чем через час они уже были в деревне. По соседству от родителей жили два родных брата Геннадия. Узнав о приезде младшего, они без промедления пришли с бутылкой самогона. Мать Зениных сходила в чулан, откуда принесла ещё бутылку первача.

Выпив полрюмки спиртного, мать запела русскую народную песню «Когда б имел златые горы». Сыновья стали подпевать, в том числе и Максим, хотя он не выпивал. Пробыв в деревне до трёх часов дня, Геннадий с Максимом отбыли восвояси. Хотели идти до города пешком, но передумали и пошли на автобусную остановку, находящуюся всего в полукилометре от деревни. У мужчин вылетело из головы, что сегодня воскресенье, автобусы идут переполненными, поэтому редко тормозят у остановки перед городом.

Постояв не менее тридцати минут, голосуя всё это время легковым автомашинам, товарищи всё-таки решили пройтись пешком. Раздосадованный Геннадий выругался, когда очередная легковушка не остановилась. Однако он снова и снова продолжал махать рукой, рассчитывая, что найдётся-таки сердобольный водитель. В конце концов он подобрал с обочины мелкий гравий и, видя, что очередная машина (зелёные жигули) не снижает скорость, бросил камешек в лобовое стекло. И не с размаху, а неприметным движением, как бы от живота. Максим всё же подметил, что Геннадий поднял с обочины камешек и потом сделал странное движение правой рукой, но не придал этому значения. Приятели прошли уже метров шестьсот, как увидели: им навстречу бегут четверо возмущённых мужчин, причём двое были с монтировками. Максим сначала не обратил на них внимания – мало ли куда бегут мужики? Лишь когда один из них нетрезвым голосом выкрикнул, что за лобовое стекло они дорого заплатят, подумал: «Какое стекло?»

Вдруг голос Геннадия:

– Бежим.

– Куда? – У Максима от удивления глаза полезли на лоб.

Геннадий ничего не ответил, а свернул в кювет и, махнув товарищу рукой, трусцой побежал в сторону деревни – напрямик, через поле. Максим потрусил за ним.

Когда Максим уже подбегал к деревне, его начали одолевать сомнения: «Зачем бежим? Надо было с мужиками поговорить, объяснить им, что мы не какие-то пацаны, готовые ради баловства бить у машин лобовые стёкла. А если бы на рожон полезли, я бы их мигом утихомирил. Но зачем Генка ведёт разъярённых мужиков к дому своих родителей? Бежать, если уж на то пошло, надо было не в деревню, а совсем в другую сторону. Чего он хочет? Непонятно».

Непонятным было и то, что Геннадий зачем-то останавливался, поджидая мужчин, и говорил им злорадным голосом: «Быстрее, мужики, вы что-то плохо бегаете». Метров за пятьдесят до родительского огорода Геннадий сказал Максиму, что бежать надо к его братьям. «Ты что, драку хочешь устроить?» – «Эти хорьки сами напрашиваются

на драку».

Максим вбежал в огород братьев Зениных и, в медленном темпе пробежав недлинный участок, оглянулся назад – Геннадий стоял возле калитки на территории огорода и, кажется, поджидал мужчин. Удивившись, Максим не спеша прошёл через другую калитку, ведущую к дому.

Но, сделав ещё несколько шагов, услышал страшный голос Геннадия:

– Максим, помоги-и, убива-а-ют!

Не раздумывая, возвратился в огород и увидел ужасающую картину: Геннадий лежал спиной на земле, голова окровавленная, а на нём сидел лысоватый мужчина – в правой руке у него была половинка красного кирпича. Геннадий крутил головой то влево, то вправо, пытаясь увернуться от опасного предмета. Ещё двое мужчин стояли рядом и тупо взирали на происходящее. Увидев возле двора целый штабель коротких обрезных досок толщиной миллиметров сорок, Максим взял в руки одну из них и подбежал к нападавшим, чтобы воздействовать на них психически. У него и в мыслях не было ударить кого-то, он был уверен: увидев его с обрезной доской, хулиганы прекратят свои преступные действия.

Он закричал:

– Прекратить! Что вы делаете, сволочи?!

На него бросился один из мужчин – в правой руке он держал монтировку. Максим машинально стукнул доской по вытянутой руке, и нападавший, будто споткнувшись обо что-то, упал. После этого ударил того, кто бил Геннадия половинкой красного кирпича. Боковым зрением увидел: на него бежит ещё один мужчина, и тоже с половинкой красного кирпича в руке. Но поскольку Максим оказался с ним почти нос к носу, не стал предпринимать против него никаких действий. Тем не менее, тот всё равно упал: то ли от растерянности, то ли отчего-то другого. Четвёртый, стоявший возле яблони, не рискнул атаковать Максима. Максим же, заметив, что окровавленный Геннадий встал с земли и, покачиваясь, пошёл из огорода, бросил доску и направился за ним. Преследователи в эту минуту подошли к своему товарищу, который лежал на земле и не подавал признаков жизни.

Мать Геннадия, увидев его с окровавленной головой, велела одной из снох срочно звонить в скорую помощь. А сама нашла бинты с йодом и стала перебинтовывать сыну голову. Старшие сыновья взволнованной матери, напившись домашнего самогона, в это время спали.

До деревни, где жил Максим, расстояние было около двух километров. Настроение у него было паршивое, может, поэтому и шёл по тропинке черепашьим шагом, задумчиво глядя под ноги. А один раз долго сидел на склоне оврага, анализируя всё произошедшее. В родительском доме Максима дожидалась мать, сообщившая сыну, что за ним приезжала милиция.

Утром он надел спортивный костюм и сам пошёл в городской уголовный розыск. Ему сказали, что слышали про этот случай и нечего, мол, переживать. «Не волнуйтесь, проспится тот товарищ, и всё будет хоккей. Но вы подождите, не уходите далеко».

Максим стал ходить по коридорам милиции, не зная, куда себя деть. Минут через пятнадцать его попросили зайти в тот же кабинет и объявили, что пострадавший скончался в больнице. От услышанного у Максима слёзы появились на глазах. Он вышел в коридор и, сев на стул, закрыл руками лицо. «Я убил человека?! Не может быть». У него не укладывалось в сознании, что он, Максим Муханов, мог убить человека.

Уронив на грудь голову, задумался, но тут услышал:

– Вы Муханов?

Посмотрел на стоявшего перед ним капитана милиции.

– Да, я.

– Пойдёмте в мой кабинет, – спокойным голосом попросил капитан и направился в самый конец коридора; началось следственное дознание.

Максим подробно рассказал о вчерашнем происшествии, потом, расписавшись в протоколе под своими показаниями, решил, что его сейчас посадят. Но офицер милиции сказал, чтобы Муханов подождал пока в коридоре.