На сеновал с Зевсом
Шрифт:
— Ладно, можно просто Инна. — Я великодушно поступилась толикой величия. — Вы с туфлей-то поосторожнее, она мне дорога!
«Да, дороже, чем тебе, эти туфли обошлись только Денису!» — поддакнул проснувшийся внутренний голос, вспомнив цифры на ценнике.
— Не реви, — продолжая яростную борьбу за освобождение ног и туфель, сквозь зубы сказал Саша-Алехандро.
И затянул в такт своим вращательным движениям:
— Наша Инна громко плачет, уронила в речку…Туфлю! Тише, Инночка, не плачь! Не утонет в речке туфля!
— Да вы поэт! — хмыкнула я.
— Крак! — согласно
— Что такое? — Я с подозрением присмотрелась к Сашиной добыче.
— Знаешь, что я тебе скажу, Инна? Медики утверждают: обувь на высоком каблуке вредна для здоровья, — пряча руки за спиной, сообщил он.
— Вы сломали каблук?! — грозно засопела я.
— Это не я, он сам сломался! — Горе-помощник опасливо продемонстрировал мне получившуюся тапку-балетку.
— Отлично! — горько сказала я. — И как же я теперь пойду в разновысоких туфлях?
— Как в песне! «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам!» — захихикал этот косорукий любитель детской классики. — Кстати, можно и босиком.
— Сами бегите по лужам босиком! — огрызнулась я и сложила губы перевернутым полумесяцем, собираясь зареветь.
Что еще делать в этой ситуации, я не знала.
— Тихо, тихо! — заволновался мой бестолковый спасатель. — Плакать-то не надо! И без того вокруг сплошные лужи, зачем еще дополнительно сырость разводить?
— Очень смешно! — навзрыд сказала я.
Тогда Алехандро прекратил разговор, подхватил меня на руки и понес к своей машине.
Честно говоря, чего-то в этом духе я ожидала, так как привыкла к тому, что мужчины совершают ради меня небольшие подвиги. Тем не менее меня охватило волнение. На руках через бескрайнюю лужу меня в последний раз переносили много лет назад, когда я была студенткой филологического факультета и проходила фольклорную практику в глухой кубанской деревне. Сельский Казанова, имя которого я давно и безнадежно забыла, надеялся, что в награду за благородное деяние я подарю ему свою любовь. Акт дарения предполагалось совершить на сеновале, который высился как раз на другом берегу разливанной лужи, и в процессе переправы мне пришлось убеждать кавалера, что столь великое вознаграждение неадекватно его скромному подвигу. Не знаю, что его проняло — увещевания или частые удары пятками, но до сеновала мы не доплыли, с полпути повернули обратно. Однако, трепеща в объятиях дерзкого юного агрария, я успела здорово переволноваться.
«Воистину, всё повторяется!» — молвил внутренний голос, крайне несвоевременно ударившись в философию.
Мой нынешний спасатель был и постарше, и покрепче того деревенского юнца, в связи с чем угроза скоротать остаток ночи в каком-нибудь стогу была вполне реальной.
— Эй! Куда вы меня тащите?! — Я рыбкой забилась в тугом захвате мускулистых рук.
Это был даже не вопрос, а чистая формальность: я прекрасно видела, что мы целенаправленно гребем к его машине. Внутренний голос, вместо того чтобы оказать моральную поддержку, задумался, можно ли считать «Лексус» новым русским вариантом старого русского сеновала. Пугающую уверенность в положительном ответе внушали как решительность мачо Алехандро, так и габариты его авто: в нем запросто могли поместиться
— Нет, я не хочу! — завибрировав, вскричала я.
А в следующий момент увидела в боковом зеркальце машины свое отражение.
«Вот это картина!» — ахнул мой внутренний голос.
И я без объяснений поняла, что он имеет в виду отнюдь не живописное полотно «Похищение Европы», сюжетно близкое к сложившейся ситуации. Кто не помнит — там Зевс в образе быка мчит украденную им красавицу Европу по морским волнам к невидимому за горизонтом сеновалу.
Так вот, я походила не на прекрасную Европу, а на ужасную Африку: с ног до головы черная, страшная… Да это Алехандро должен был в голос орать: «Нет, нет, я не хочу!»
Я сразу перестала тревожиться относительно программы развлечений на эту ночь, позволила новому знакомому усадить меня в машину и настолько успокоилась, что даже вспомнила об оставленной на произвол судьбы тачке Бронича. Точнее говоря, я вспомнила об оставленной в его тачке своей сумке.
— Я прошу прощения, но у меня к вам большая просьба, — подчеркнуто вежливо сказала я, стараясь суперобразцовым поведением компенсировать недавнюю истерику. — Видите во-он ту машину?
Сформулировать свою просьбу я не успела.
— Ты что, за рулем?! — Александр с ужасом воззрился на меня. — Пьяная?!
— С чего вы взяли, что я пьяная?! — возмутилась я.
— Ты валялась в луже трезвая?! — Ужас в его голосе трансформировался в изумление.
— Я не валялась в луже! Я в нее упала!
— Трезвые не падают!
— Все падают, если на них наезжает мотоцикл!
— На тебя наехал мотоцикл?
Я кивнула с мрачной гордостью: все-таки не каждому удается пережить роль жертвы ДТП. Алехандро оглядел меня с головы до пят, недоверчиво покрутил головой и пробормотал:
— Мотоцикл цикал, цикал, не доцикал и уцикал…
Услышав детскую считалку, я закатила глаза и тоже цикнула:
— Тц! Вы, часом, не в садике работаете?
— В смысле, садовником? Ну, вроде того! Тоже сажаю! — Он хитро улыбнулся, но тут же состроил сочувственную мину: — Так что там с твоей машиной? Сломалась? Или бензин кончился? Небось водительский стаж нулевой?
— Это не моя машина! — быстро раздражаясь, объяснила я. — За рулем был совсем другой человек!
— И этот твой человек позволил девушке валяться в грязи?! — Алехандро продолжал нервировать меня демонстративным удивлением. — Тогда это плохой человек. Это вообще не человек! Он тебя не достоин. Брось его.
Мне-то казалось, что кикиморы наиболее достоин леший, то есть именно не человек. Но Алехандро почему-то решил, что я заслуживаю друга получше, чем болотная нечисть, и места поприятнее, чем грязная лужа, и эта его уверенность меня растрогала. Раньше (когда я была чистой, сухой и обутой на обе ноги) я не понимала всей трагической правды вековечного стона дурнушек: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас каждый полюбит!».
— Я как раз собираюсь его бросить, — кивнула я, не уточнив, что «бросить» в данном случае означает просто «оставить».