На сеновал с Зевсом
Шрифт:
В лице этого Саши тоже ничего экстраординарного не было, я не нашла в нем сходства ни с одним из признанных голливудских секс-символов.
«То есть сходства не нашла, а собственно сексуальность уловила, да?» — не удержался от очередной ехидной реплики противный внутренний голос.
— Да не в этом дело! — не вполне искренне возмутилась я. — Он какой-то необычный, этот парень! Не такой, как другие!
«Почему — не такой, как другие? Потому что не приставал к тебе в машине, не провожал с поклонами до порога, не напрашивался на
Я открыла рот для гневной отповеди и снова его закрыла. Ужасно не хотелось признаваться в этом даже самой себе, но меня действительно здорово задело безразличие, проявленное Алехандро на финальной стадии нашей вчерашней встречи. Главное, какой коварный тип! Сначала нежно гладил мои лодыжки и недвусмысленно давал понять, что я достойна всего самого лучшего, включая заботливого кавалера, а потом прикинулся самаритянином, доброта которого не имеет никакой эротической подоплеки!
«Ах он, мексиканский негодяй!» — насмешливо поддакнул внутренний голос.
Злость на саму себя дала мне толчок для прыжка из кровати. Гневно пнув свалившееся на пол одеяло, я освободила себе дорогу к двери и метнулась в ванную, на ходу подхватив оставленный в кресле халат.
Лучше бы я его надела!
— Ну, вот, она проснулась! — услышав скрип двери, обрадованно воскликнул папуля. — Дюша, иди сюда!
Я отклонилась от прямого курса в ванную, чтобы заскочить на кухню, и в дверном проеме столкнулась с выглянувшим из пищеблока родителем. Увидев, что я в неглиже, он укоризненно зашептал:
— Ты с ума сошла, живо оденься, у нас люди! — и грудью выдавил меня из коридора за угол.
Из этого я сделала печальный вывод: оказывается, все те, в чьем присутствии я без нареканий со стороны отца могу щеголять в пижаме (например, члены семьи, Денис и Трошкина), людьми у нас не считаются! Эта установочка здорово попахивала дискриминацией, и в другое время я не поленилась бы открыть борьбу за права человека, но вовремя уловила еще один замечательный запах и сразу же передумала спорить.
Из кухни тянуло умопомрачительным ароматом фирменного «Кузнецовского» мокачино с ванилью и кокосовым молоком. Его наш папуля готовит огорчительно редко и исключительно в бронзовой турке объемом пятьсот миллилитров. Это дает всего три чашки напитка, так что имело смысл, во-первых, не злить родителя, во-вторых, поторопиться на кухню — иначе вряд ли мне достанется хоть капелька божественного нектара!
Я живо привела себя в приличный вид и явилась к столу в располагающем образе паиньки-студентки. Застиранные голубенькие джинсы и скромная белая футболочка ненавязчиво подчеркивали мою девичью стройность — я ведь не знала, кто там засел на кухне, конкурируя с папиной дочкой за его же мокачино. Вдруг прекрасный принц?
«Или ужасный мачо!» — съязвил несносный внутренний голос.
Я проигнорировала эту провокационную реплику, надела на лицо
Увы, ни принца, ни мачо там не наблюдалось. На кухонном диванчике восседали незнакомые мне граждане, явно связанные близкородственными узами: все черноглазые, темноволосые, с чертами острыми и твердыми, как кинжалы. Их было трое (пересчитав гостей, я с прискорбием поняла, что мокачино мне не обломится): средних лет мужчина, дама бальзаковского возраста и молодая особа, в облике и манерах которой не просматривалось особого благородства. Она единственная из всех с большим удобством расположилась вблизи корзинки с печеньем, растопырив вокруг нее острые локти так, что я заволновалась — достанется ли мне на завтрак хоть что-нибудь?
— Очень, очень вкусное печенье! — перехватив мой встревоженный взгляд, похвалила папулино творение наглая девица.
Голос у нее был громкий, звонкий и, в общем-то, приятный. Он явно достиг ушей моего братца и произвел на записного ловеласа примерно такое же действие, какое оказывает на старую полковую лошадь звук боевой трубы. С той лишь разницей, что инвалидная лошадь не побежит на призыв, стуча костылем, а Зяма прискакал и сунулся на кухню, трепетно раздувая ноздри.
— Кофе уже нет, — сказала я ему, чтобы не распускал слюни.
При виде Великолепного Казимира, которому тросточка и томная бледность сообщили особо трогательный вид раненого бойца, шустрая девица мгновенно перестала сутулиться над вазочкой и засверкала черными очами, как Шехерезада в припадке вдохновения.
— Я сейчас еще сварю, подожди, — пообещал папуля, мягко разворачивая великовозрастного сына и направляя его обратно в глубь квартиры. — А Дюшенька пока тут с гостями поговорит.
— Вы ко мне? — Я обвела слегка удивленным взором колоритную троицу на диване.
— Да, Инна, мы к вам, — подтвердил мужчина.
Лицо у него было суровое, как у библейского пророка.
— Вы не знаете, куда пропала наша девочка? — выскочила с вопросом старшая из его спутниц.
Я вздернула брови и посмотрела на папулю. Ладно бы, про мальчика какого-нибудь у меня спросили: представители мужского пола по моей вине пропадали не раз, врать не буду, бывало такое. Но девочек из дома я не уводила никогда! Девочки — это вообще не по моей части. Я мальчиков люблю. А насчет девочек — это к Зяме.
Я уже открыла рот, чтобы перенаправить розыск некой пропавшей девочки в старшему брату, но папуля догадался, что мой ответ не будет грешить вежливостью, и поспешил объяснить:
— Дюша, это родители и сестра твоей подруги из агентства!
— Маруськи? — Подругой я эту вредоносную дурочку не считала, но в приятельницах числила и потому раздумала хамить. — Ах, простите, вы же называете ее Марой.
— Она Марета Юнусовна, — с большим достоинством сказал суровый библейский отец блудной дочери Маруси.