На сеновал с Зевсом
Шрифт:
При этом штанины его задрались и стали видны щиколотки, густо испачканные черным и красным. В первый момент я подумала, что братишка напялил какие-то необыкновенные дизайнерские носки — Зяма любит одеваться как гламурное чучело. Но тут прямо на моих глазах светлый фрагмент на узорчатом носке окрасился красным, и я с ужасом поняла, что у братишки изранены ноги.
— Зямка! — Я взвизгнула и бухнулась на четвереньки, точно Мария Магдалина перед снятым с креста Иисусом. — Что с ногами?!
— Тихо, не ори! — Мученик поморщился и прикрыл глаза. — Разбудишь мамулю.
Я
— Дети? Что случилось? — Сонно моргая, в прихожую выглянул папуля.
Взлохмаченные вихры образовали вокруг его плеши забавные рожки, однако голос у нашего родителя был командирский, и я отрапортовала как дисциплинированный боец:
— У Зямы ноги!
— У Зямы всегда ноги, — буркнул братец, пытаясь натянуть подскочившие штанины до пяток.
— Так, — папуля выдвинулся в прихожую, плотно закрыл за собой дверь, вынул из кармана халата очки, надел их, посмотрел сверху вниз и снова повторил:
— Так. Собака?
— Французский бульдог! — с ненавистью сказал Зяма. — С-скотина…
Папуля присел, заглянул за край узорчатого носка, кивнул и, поднимаясь, скомандовал:
— Дюша, промой места укусов водой с хозяйственным мылом, потом намажь кожу вокруг ран йодом и наложи стерильную повязку. Я за машиной. Поедем к хирургу.
Наш папуля — отставной полковник. В лоне семьи он обычно мил и кроток, но уж если отдает распоряжения — хочется встать по стойке «Смирно!» и щелкнуть каблуками. Каблуки я уже успела сбросить, но во фрунт все-таки вытянулась, гаркнула:
— Есть! — и побежала в ванную за мылом.
Папуля за минуту оделся и ушел в гараж. Я перевернула вверх дном все шкафчики, но хозяйственного мыла нигде не нашла и на свой страх и риск заменила его собственным туалетным — самым лучшим и дорогим, с маслом апельсина и пачули.
— Ой, щи-иплет! — ныл Зяма, когда я мылила его щиколотки.
— Ой, жжет! — пищал он, когда я разрисовывала их йодом.
— А нет у тебя бактерицидного пластыря с рисунками? — капризничал он, когда я приступила к сооружению стерильной повязки из бинта и лейкопластыря.
Тут я не выдержала и сердито сказала:
— Слушай, если ты не можешь заткнуться и терпеть молча, говори что-нибудь дельное! Расскажи, например, за что тебя собака покусала?
— Я?! — Зяма искренне возмутился. — Да я эту собаку пальцем не тронул!
— А кого-то, значит, тронул, — догадалась я. — И тоже не пальцем?
Бледные щеки братца окрасились нежным румянцем.
— Так, — сказала я с интонацией папы-полковника. — Живо колись, во что ты опять вляпался! Очередная любовная авантюра?
Конечно, так оно и было! Этот сладострастный идиот — я имею в виду своего братца, конечно, — познакомился на улице с симпатичной девушкой и навязался ей в провожатые. Чтобы растянуть прогулку, они пошли пешком. Весенний вечер был прохладен, барышня озябла, и галантный Зяма набросил ей на плечи свой вязаный кардиган.
—
— Она перестала быть стандартной, когда мы пришли к ее дому, — злобно пробурчал Зяма.
Он пресердито посопел, а потом выругался:
— Проклятая Бангладеш!
Это было очень неожиданно. Я напряглась, припоминая географию, и не вполне уверенно постановила, что Бангладеш — это где-то очень далеко. Допустить, что Зяма с его новой подругой пешим ходом за пару часов добрались до иноземных территорий, было немыслимо.
— Эта твоя девица — она из Бангладеш? — откровенно недоверчиво поинтересовалась я.
— Да не она из Бангладеш, чтоб им всем там пусто было! — разъярился братец. — Чертовы бракоделы!
— О каком еще браке ты говоришь? — насторожилась я.
Наш Зяма так любит оригинальничать, что с него вполне станется жениться на первой встречной, да еще сделать это в обрядовых традициях экзотической страны. Причем в порыве страсти он даже не удосужится заранее выяснить, чем скрепляется скоропалительный брак по-бангладешски — кольцами на пальцах или собачьими челюстями на лодыжках!
— Ты сказал, бульдог был французский? — уточнила я.
Черт его знает, где эта Бангладеш, но точно не во Франции!
Зяма разразился ругательной тирадой, из которой явствовало, что отдельно взятый французский бульдог вызывает у него еще меньше симпатии, чем вся Бангладешская Республика.
Прояснить эту загадочную историю с географией я не успела — вернулся папуля, и мы поехали в травмпункт к хирургу.
Откровенно заспанный дядька в перекошенном халате поверх спортивного костюма вышел из кабинета только после того, как наш папа-полковник продемонстрировал хорошее знание основных приемов результативного средневекового штурма. Дверь с табличкой «Дежурный врач» уже мучительно трещала под натиском деревянной банкетки, когда дежурный эскулап в кабинете начал подавать признаки жизни в виде коротких матерных посылов, адресующих нас в такие места, где медицинскую помощь нам могли бы оказать только узкопрофильные специалисты — уролог и проктолог. Прибежал какой-то мальчик-охранник, и я уже думала, что курс оздоровительных процедур нам пропишут в милиции, но папуля показал, что в академии его научили не только военному делу, но и дипломатии. Он быстро простимулировал доктора денежными знаками, и тот сразу подобрел. Завел нас в кабинет, осмотрел Зямины раны — и, обрабатывая их, тоже очень живо заинтересовался личностью французско-бангладешского бульдога:
— Вы знаете эту собаку?
— Нас не представили, — морщась, высокомерно процедил Зяма сквозь зубы.
— Это плохо, — сказал эскулап. — Если вас укусила бродячая собака, нужна прививка против бешенства, а это от семи до двадцати пяти подкожных уколов в живот.
— Она не бродячая! — быстро возразил Зяма.
— Если собака домашняя, то ее прививка от бешенства должна быть подтверждена справкой ветеринара. Ведь животное может и не выглядеть больным, заразным оно становится за 8– 10 дней до появления первых признаков бешенства.