На синей комете
Шрифт:
— А вы не знаете, как можно разыскать Голландца? — спросил я, ни на что не надеясь.
Она задумалась, постукивая ногтями по трубке, то есть прямо мне в ухо.
— Так-так… в телефонной книге его наверняка нет. Слишком знаменит… Погодите, кажется, Одри однажды встретила его в «Билтморе». Он ещё угостил её лимонадом в баре. Когда он в городе, киностудия снимает для него номер в этой гостинице. Попробуйте поискать там. Удачи!
Девушка-оператор отеля «Билтмор» ни в какую не хотела соединять меня с Голландцем. Но записала мой номер и предложила
— Бар отеля «Билтмор», — произнёс мужской голос с сильным акцентом. — Чем могу помочь?
Я снова попросил Голландца. Разумеется, назвал настоящее имя, а не прозвище. И, затаив дыхание, принялся молиться всем святым, чьи статуи стояли вдоль стен у нас в церкви, и в первую очередь самой Деве Марии Скорбящей. Не прошло и минуты, как в трубке прозвучал чудесный знакомый голос.
— Он тебя не вспомнит, — удручённо прошептал папа.
Но Голландец вспомнил.
— Оскар! — воскликнул он. — Ты шутишь?! Как я мог тебя забыть? Никогда! Если б не ты, я даже не сунулся бы в Голливуд. Но ты меня вдохновил, и я ходил на пробы до посинения, а потом — бац! — вытащил лотерейный билет. Едва я снял очки, мне дали роль. Как ты предсказывал… Оскар, ты голоден? — прибавил он заботливо.
— Голландец, я всегда голоден, — ответил я.
— Тогда жду тебя через полчаса в ресторане «Браун Дерби»!
Я повесил трубку и, повернувшись к папе, спросил:
— Ты знаешь, как проехать в ресторан «Браун Дерби»?
— Туда в таком виде не пустят. — Папа осмотрел нас обоих с головы до ног и вздохнул. Он был в запылённых тяжёлых ботинках, не самом чистом рабочем комбинезоне и клетчатой рубашке с эмблемой «Джон Дир» на нагрудном кармане. Я выглядел не лучше.
Мы кое-как оттёрли самые грязные пятна, и вскоре папин неказистый пикап уже стоял среди шикарных машин, которые выстроились у входа в «Браун Дерби», как на выставке. Папа вдруг засмущался, поэтому я сам сообщил метрдотелю, к кому именно мы пришли. Он не сдержал презрительной усмешки, но тут в дверях показался Голландец — большой, загорелый, солнечный человек. Он был крупнее и шире в плечах, чем раньше. И улыбка его сверкала ещё ярче. На голове у него красовалась широкополая ковбойская шляпа. Войдя, он тут же надел очки, без которых — я это помнил — ничего не видел. Заметив мой рыжий вихор, он просиял и направился к нам широким шагом, снимая очки на ходу. Настоящий голливудский принц. Он шёл, зная, что все вокруг смотрят только на него.
— Как ты умудрился с ним познакомиться? — шёпотом спросил папа.
— Я же тебе рассказывал! Мы в поезде вместе ехали.
— Надо же! Вырос на две головы, а веснушки и рыжий вихор на месте! — Голландец пожал руку сначала папе, потом мне. — Ты вымахал, пострелёнок! Настоящий мужчина. Оскар! Скажи, ты получил те десять тысяч долларов?
— Неужели помнишь? — изумился я.
— Ещё бы! Мы с тобой тогда простились на вокзале, а у меня прямо ноги не шли. Не хотелось оставлять тебя одного. Сел в такси, а сам думаю: эх, надо было с
Похоже, Голландцу было совершенно наплевать, как мы одеты, хотя официант, усаживая нашу компанию за столик у окна, окинул нас с папой критическим взглядом. А за окном цокал каблучками Лос-Анджелес сорок первого года: женщины тут ходили в брюках и шортах. Дома, в Иллинойсе, такого не увидишь.
Папа буквально язык проглотил — ну, не умел он разговаривать со знаменитостями, и всё тут. А по мне, будь Голландец хоть президентом Соединённых Штатов, всё равно он — просто Голландец. Он заказал всем бифштексы. Потом спросил у меня:
— Значит, ты вспомнил, что тогда случилось в банке? Лица грабителей, их имена?
— Нет, — ответил я. — Я словно бы вижу их краем глаза, смутно. А когда пробую всмотреться — они исчезают.
— Н-да, жалко. — Голландец склонил голову набок и улыбнулся знакомой, милой моему сердцу улыбкой.
— Но ведь прошло всего несколько дней, — робко произнёс я.
Голландец удивлённо вскинул брови.
— Что? Не понял!
Они с папой переглянулись.
— Голландец, мне нужна твоя помощь, — признался я.
— Оскар, если это в моих силах, я всё для тебя сделаю.
Тут официант ловко вынес из кухни сразу три сковороды со скворчащими бифштексами и три тарелки с печёной картошкой и салатом. Ничего подобного я не едал с незапамятных времен… а впрочем… Голландец кормил меня так же вкусно в поезде, когда мы ехали в Калифорнию. В тридцать первом году. Пару дней назад.
— Понимаешь, мне надо найти макет с поездами, — продолжил я. — Большой, чтоб вся страна была. С кучей поездов. Как думаешь, есть такой в Лос-Анджелесе?
— Оскар, а зачем тебе это понадобилось? — поинтересовался Голландец.
Папа сидел, не поднимая глаз. То разворачивал, то сворачивал полотняную салфетку.
— Мне надо вернуться назад, — объяснил я.
Обдумывая ответ, Голландец успел отрезать и проглотить несколько кусков мяса. Наконец он сказал:
— А в магазинах, где игрушками торгуют, ты искал? Загляни туда. Где-нибудь наверняка есть макет, может даже фирмы «Лайонел».
— Мы по дороге сюда как раз заезжали в магазины. Во все крупные магазины игрушек, какие только есть в городе. Там теперь продают танки, бомбардировщики и подводные лодки.
— Оно и понятно, — вставил папа. — Война.
Голландец кивнул:
— Что и говорить! После Пёрл-Харбора страна точно свихнулась. Здешние японцы боятся даже нос высунуть на улицу. Их всех, того и гляди, отправят за колючую проволоку. Куда-нибудь подальше. В Айову. Всех без разбора — и женщин, и детей. — Подозвав официанта, он попросил принести воды. — И вся страна встаёт под ружье. В Калифорнии призывают всех подряд. Ноги держат — иди на войну. Скоро и до тебя доберутся, ковбой. Меня не тронут из-за близорукости, а вот тебе не отвертеться.