На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Отпевали Ивана Спиридоновича в Алексеевской церкви. Батюшка, хилый старик с серебряным крестом на епитрахили, речитативом тянул:
…новопреставленному рабу Божию Ива-ану-у…Варвара Акимовна, Марфа с плакальщицами подхватывали:
…в-е-ечна-а-а па-амять…Пахло ладаном и сгоревшим воском. Поминальные свечи, свитки с погребальными заклинаниями сожгли на могиле, подровняли жёлтый холмик. Игнатова расплатилась
Поминки Игнатова устроила в фанзе Марфы. Пришли три соседки да позвали отставного фельдшера. Пили горькую. Хлебали щи. Жевали блины с мёдом. Посередине стола сиротливо стоял лафитник с водкой, покрытый ломтиком хлеба — для покойника.
— Не зря говорят в народе: «Не суди человека по богатой свадьбе, а смотри на его похороны». Тут подлинная судьба покойного! — сказал фельдшер, шевеля усищами.
— Совестливому человеку — честь до гроба! — Лицо Варвары Акимовны увяло. На нём ещё заметны были следы побоев на допросах у Тачибаны. — Иван Спиридонович смирный был, безответный.
Марфа опьянела. Глаза слезились. Узловатые пальцы непрестанно мяли мякиш.
— Под меня катил шар Ваня, — осоловело плела она околесицу непослушным языком. — Фигушки, казак, не для тебя росла!
— У порога сироты правда и враньё — в очередь! Царство ему небесное! — Согбенная соседка крестилась и плакала. А у порога фанзы стояла лохматая собака, ждала подачки…
Корэхито Тачибана терпеливо ждал очередного сообщения «Арата». Ему досаждали штабные чины: «Как идёт операция «Гнев Аматэрасу»? Отвечал он сдержанно: «Развивается по намеченному плану».
Вести с той стороны границы не поступали и он замкнулся в себе, подозревая худшее. В своём кабинете без интереса просматривал бумаги в папке. Изредка его тревожили чиновники из Военной миссии. Поступали донесения тайных агентов. Однажды наткнулся на информацию о смерти и похоронах казака Кузовчикова. Описаны были хлопоты вдовы Игнатовой по его лечению и проводах на кладбище в Модягоувку. Тут же справка на Марфу-стрелочницу и купца Фёдора Морозова. Сведения о священнике Алексеевской церкви. Всё это не давало ответа на главный вопрос: «Игнатова является агентом русских или нет?». И Тачибана посчитал преждевременным арестовывать её. Пусть поживёт как приманка…
Город отмечал Новый 1945 год. Тачибана решил поинтересоваться у Шепунова судьбой агентов, засланных в Россию. Тот ответил, что по его каналам никаких известий не поступало. Попутно проинформировал, что разведчик под псевдонимом «Зайчик» провалился по собственной неосторожности. Как установлено, «Зайчик» широко погулял на базарчике в Наушках. В билетную кассу сунул пачку тридцаток, как купец. Назвал Верхнеудинск вместо Улан-Удэ. Подозрение пало: здоровый, а не на фронте — почему?
— Кто бы мог подумать? — В голосе полковника Шепунова — сожаление. — Когда готовили, был стеснительный…
— Саёнара! —
Он зашёл в ресторан «Нью-Харбин». На столах красовались нарциссы. Подавали маринованные побеги бамбука. «Дикари!» — презрительно смотрел он на празднества. Он не отрицал влияние Китая на культуру страны Ямато. Китайцы замерли в своём движении. Нихондзины превзошли учителей. Он переносился мысленно на острова Ниппон. Там красочно и торжественно встречают Новый год. По радио звучат 108 ударов колокола. После этого ложатся спать. Ещё в темноте поднимаются, чтобы не пропустить рассвет Нового года. На праздничном столе — рисовое печенье: знак изобилия. Длинные тонкие макароны — примета благоденствия на долгие годы. Гороховые запеканки и соусы — символ здоровья…
К Новому году нихондзины стремятся расплатиться со всеми долгами. Ох, как желал Корэхито рассчитаться с русскими! Сполна! За всю страну Ямато! Будь его власть, пустил бы гвардию самураев вперёд, через русскую границу. В минуты переживаний он молил «Арата»: сверши диверсию! Помоги ему, Аматэрасу! Пусть агент достигнет арсенала русских. Эхо взрыва докатится до Москвы, до Токио, до Берлина. Пусть маленькая победа, но пыль, нагромождаясь, образует горы.
Ниппон нужна хоть небольшая радость. В заливе Лейте бог отвернулся от императорского флота — врагами потоплены лучшие корабли. Тачибана был потрясён мрачным известием. Он возлагал надежду на Квантунскую армию, на камикадзе, на всемогущественную богиню солнца Аматэрасу О-ми-ками.
Упование на смертников, на помощь божественных сил с каждым днём ослабевало. Неведение толкнуло Тачибану на опрометчивый шаг: позвонил во Второе русское отделение Управления разведки. И то, что услышал от полковника, повергло его в неописуемый ужас: операция «Гнев Аматэрасу» провалена!
— Приговора не будет, капитан! — В голосе начальника не услышал он раздражения. — Когда японец теряет лицо, он обращается с последней молитвой к микадо. Самурай может потерять жизнь свою, но честь — никогда!
— За мною завещание на белом кашне и последняя чашечка сакэ! — упавшим голосом попрощался Тачибана с полковником.
Убрав в сейф со стола бумаги с ярко-красной пометкой «Кио ку мицу!» — «Совершенно секретно», Тачибана тихо произнёс:
— Клянусь богиней солнца, что с настоящей минуты посвящаю себя службе микадо и моей стране Ямато на небесах!
Он шёл, как во сне, по весенним улицам Харбина, наполненным ароматами цветущей черемухи и ранней вишни. Сабля его в никелированных ножнах постукивала по дорожке. Он представлял себе, как в храме Якусуни монах будет так же стучать зубильцем, высекая на мраморной доске его фамилию. Там тысячи имён самураев, погибших в поединках с врагами трёхтысячелетней страны Ямато.