На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Легочное заболевание, — заключил лекарь.
— Ой, боженька! Отчего ж приключилось?
— От длительного переохлаждения, мадам. Скоротечная чахотка! Истощение сопутствует. Яички, сметана, фрукты. Желательно мёд с коровьим маслом…
Старая Марфа понимающе кивала седой головой, провожая фельдшера до воротец.
— Нет у него денег, — сказала она откровенно. — И родни никого. Карман пустой! А мои прибытки, сами знаете, сосед.
— Слыхал, в Союзе резервистов помогают.
— Где такой находится?
Фельдшер растолковал, как проехать к центру Харбина, найти клуб фашистской
— Приварочное довольствие для неимущих эмигрантов. Просите настойчиво! Или пусть определят в дом призрения.
— Премного благодарны, ваше благородие!
Марфа пустилась в неближний путь на поиск Родзаевского. Ей не повезло: председателя на месте не оказалось. Его правая рука по партии, господин Зиберг, открестилась. Другие ничего не посоветовали. Разгневанная, брела старуха к трамваю. На остановке увидела Варвару Акимовну Игнатову. Когда-то они были знакомы. Вахмистр Егор Усов какое-то время работал на товарном дворе станции «Сунгари», а Марфа — стрелочницей.
Женщины разговорились. Вздыхая и сморкаясь, Марфа поведала о несчастье Кузовчикова. Изругала всех и вся последними словами.
— Тянет ярмо человек — нужен. Упал в борозде — пропадай, как бездомная собака! На одной дорожке со смертью казак — вряд ли разминутся. Отлучился в конце лета. Теперь кровью исходит. И им — по херу! Рожи наели — щёки лопаются!
— Лицо, как занавеска от души, Марфа! Оно закрывает то, что темнится в душе. Такого издали видно: несердечный истукан!
Варвара Акимовна извелась в тоске да походах к японскому следователю — с Ягупкиным всё вяжут. Несла она в мастерскую прохудившееся ведро — запаять дно. Отложив своё намерение, она позвала Марфу к знакомому китайцу за собачьим салом. Все годы пребывания в Маньчжурии Варвара Акимовна видела и испытывала на себе доброту китайцев. Они знали русские праздники досконально. На Троицу приносили в корзинах траву, скошенную в поле, берёзовые ветки, срезанные в посёлке Бариме за городом. Перед Пасхой разносили творог, яйца, масло, свечи… Зеленщики просили наличными. Молочники, булочники давали в кредит. Вся бухгалтерия — дверной косяк или оконная рама. Химическим карандашом записывали долг, а в конце месяца — расчёт. «Нет чэна? Ничаво, будут чэна?»
— Не чужой, русский, — как не помилосердствовать? — говорила на ходу Варвара Акимовна. Из разговора Марфы она поняла, что Кузовчиков был связан с Ягупкиным. Мелькнула искра: вдруг знает что-либо про Скопцева?!
— Китаец — травник или как? — Марфа едва поспевала за быстрой на ногу Игнатовой. — Ему от груди зелье…
Китаец расспросил Марфу о состоянии казака и дал баночку желтоватой мази, научил, как её пользовать. Рекомендовал покормить больного собачьим мясом.
Женщины приняли его поучения, но от последнего совета их затошнило. Не сговариваясь, до самой фанзы и не вспоминали его.
В тёмной клетушке Кузовчиков лежал, вытянувшись — голени за краем топчана. Скулы и кости у шеи выпирали. Глаза в яминах провалились. Открыты, а как остеклившиеся. Синюшные губы. Дыхание с хрипом и хлюпаньем внутри. Борода смочалилась. Над лбом в волосах ползали вши. Вонь мочи и застарелого пота — не продохнуть! Он жалко растягивал
— Лежи, казак! — Варвара Акимовна с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Дошёл мужик до ручки!
— Грей воду! — Варвара Акимовна сняла тёплую кофту, засучила рукава платья. — Как же ты допустила? Гниёт человек!
— Он — колодина! А у меня где силы?
— Бухаешь? — Варвара Акимовна учуяла винный перегар. Глаза Марфы гноились.
— За свои, кто указчик!
— Она на меня с шашкой, а я отбиваюсь прикладом! — Иван Спиридонович оголил свои бескровные дёсны в улыбке. Слезинки таились в уголках его глаз.
Женщины сволокли его в большое корыто с горячей водой. Обмыли щелочным раствором. Он стеснялся своего тщедушия, своей беспомощности.
— Дома был. Дуралей побежал. Ну, тюрьма. Ну, фронт…
— Где — дома, Ваня? — не поняла Варвара Акимовна.
— В Сотникове… В России.
— Платона моего не встренул?
Кузовчиков обессилел, язык не повиновался ему. Он отрицательно вертел головой.
В сумерках пришёл коренастый китаец, снял соломенную конусообразную шляпу.
— Капитана Кузовчиков еся? Его плосят…
— Кто просит? — Иван Спиридонович, напившись чаю, лежал в запечье.
— Его капитана плосят. Тачибана — большой капитана.
В кругах бывших казаков Иван Спиридонович краем уха слыхал такую фамилию.
— На кой хрен понадобился?
— Моя звать. Твоя ходи!
— Какой из него ходок?! — осердилась Варвара Акимовна, наступая на посыльного. — Видишь, ходя, человек хворью скован? Япошка не велик барин, пусть сам подымет зад!
— Его начальник. Ходи нада. Зад нилизя.
Кузовчиков воспрянул духом от явления посланца. Он посчитал, что покойный Ягупкин сообщил японцам о «ходке» в Советскую Россию, и теперь его требуют, чтобы выслушать да отблагодарить вознаграждением.
— Встану на ноги, всенепременно найду капитана Тачибану. Так и передай, ходя, мол, казак Кузовчиков подбился маненько…
Посыльный поклонился, отпялился к выходу и удалился с полусогнутой спиной.
Варвара Акимовна, наказав Марфе использовать собачье сало для натирания больного, отправилась к аптекарю Коташевичу. Того на месте не оказалось. Тогда она навестила Самуила Топаза — провизор не брал за визит. Он пообещал посетить Кузовчикова и, если в силах, помочь.
— Сё-сё! — Варвара Акимовна машинально благодарила по-китайски.
Аптекарь поднял очки на лоб.
— Русская мадам говорит еврею спасибо по-китайски? До чего же ты дожил, Муля?!
Игнатова забежала к постоянному разносчику зелени на проспекте Сюя. Попросила за её счёт снабжать Марфу редькой и свежим луком.
— Ма-ма ху-ху! Ничава особенного, мадама! Его больной игонян. Его кушай нада шанго…
В спешке Варвара Акимовна и не заметила, что всё ещё таскает с собой дырявое ведро. Поспешила в мастерскую к лудильщику. Из Нахаловки она на трамвае переехала в Новый город. Обратилась к жене русского купца Морозова, полнотелой женщине со светлыми глазами. Рассказала о беде Кузовчикова, о его нищенском положении.