На сопках Маньчжурии
Шрифт:
… В ночной тишине слышен звон цикад. Корж смолк и спит на шинели, укрывшись полой. И остальные спят. Логунов тоже сейчас заснет. Что делает Нина? Спит? Или слушает у окна шум потока в распадке? Хотелось бы Логунову сидеть рядом с ней и слушать шум потока. Очень хотелось бы, и вместе с тем не хотелось бы. Не хотелось бы: ведь в это же время, завернувшись в шинель, спал бы на маньчжурской сопке стрелок Корж, спал бы капитан Свистунов, а уж многие уснули вечным сном. Поют цикады. Торжественно и непонятно светят звезды. Мир тихий и сонный. Но в этой тишине идут по ущельям наши
Логунов заметил японцев, но они неожиданно превратились в деревья. Поручик открыл глаза, увидел звездное небо, мысли его стали легки и спокойны. Зная, что еще не спит, увидел Нину. Она шла по берегу моря, по твердому морскому песку, босиком. Он различал, как отпечатываются ее следы. Потом Нина исчезла, остались только следы. «Как странно, — подумал Логунов, — человека нет, а следы его есть».
Проснулся он от утреннего холодка.
Нежный свет позволял видеть все с необычайной отчетливостью. В долине, у подножия сопки, занятой противником, обнесенная серыми земляными стенами, приютилась деревня Вафанвопэн. Вчера на нее никто не обращал внимания, сегодня ее желтые фанзы с красными флажками над некоторыми крышами бросались в глаза прежде всего. В правом углу деревни темнела тополевая роща. Ее огибал ручей. Долину покрывали черные квадраты вспаханных полей и зеленые участки гаоляна и бобов. Через поля шла дорога, напоминавшая овраг; она точно была прорыта в земле. И впрямь она была прорыта дождевыми потоками. Логунов подумал, по по ней будет удобно наступать. За деревней овраги, кладбище, окруженное соснами, ямы, выемки, откуда, должно быть, брали землю на постройку фанз. А дальше, до крутого подъема на сопку, шагов двести — триста открытого пространства.
Наступление предполагалось на рассвете… Где же наступающие полки?
Тонкий туман выползал из ущелья. Смешиваясь с сизым дымком костров, он затягивал подножие сопки. Вдруг Логунов увидел: рота за ротой входят в деревню.
— Поздненько! — проговорил возле него Шапкин. Фуражка у Шапкина сидела на затылке; помятое, морщинистое лицо было встревоженно, но он старался держаться бодро и, широко расставив ноги, закуривал папиросу.
— Опоздали… вот так всегда у нас.
Но Логунов чувствовал такую уверенность в победе, что опоздание атакующих не смутило его.
Издалека, с главной артиллерийской позиции, донеслись залпы корпусной артиллерии.
Две наши роты уже выступили из деревни и двигались по дороге.
Едва головная поравнялась с кладбищем, над ней стала рваться шрапнель. Уцелевшие люди пустились врассыпную к кладбищу.
В котловане укрылся офицер, он махал руками, подзывал солдат. Когда в котловане собрался взвод, японцы бросили туда шрапнель, всего одну, и вместо живых людей Логунов увидел в бинокль разметанные тела, одни неподвижные, другие в конвульсиях. И опять он удивился быстроте, с которой происходят с человеком самые страшные превращения.
Вытер вспотевший лоб. Вся эта трагедия заняла не более пяти минут.
Бой
Подошел Свистунов, сообщил Логунову:
— Тебе поручение. С правого фланга атаку до сих пор никто не поддерживает. По сведениям, Вишневский застрял в глубоком тылу. Бери ординарца и отправляйся на поиски. О результатах доложишь самому Гернгроссу.
У адъютанта полка Логунов взял карту и двинулся в путь, сопровождаемый сибирским казаком.
За сопкой звуки выстрелов сразу стали мягче. Дорога была извилиста и ухабиста. Миновали две пустые деревни. В третьей встретили китайцев с тюками на плечах. Женщин тоже несли на плечах, а одну, совсем молоденькую, с раскрашенными щеками и губами, муж нес в корзинке на длинном коромысле. Женщина сидела в одной корзинке, а во второй для равновесия лежал тюк.
Китаец шел легким тряским шагом. Логунов попробовал узнать у него название деревни.
Одно за другим читал он по карте названия деревень, но, написанные русскими буквами по русскому произношению, они, очевидно, нисколько не соответствовали действительности.
Китайцы прошли.
Дорога терялась среди зеленых сопок. Версту за верстой ехал по ней Логунов.
На след Вишневского он напал случайно. Это была обыкновенная батальонная кухня, у которой сломалась ось. Кашевары и повозочный пытались приладить новую.
— Чья кухня?
— Второго батальона четвертого полка, ваше благородие.
— Наконец! — воскликнул Логунов. — Где полк?
Повозочный и кашевары объяснили, где полк. Через час в узкой долине Логунов увидел солдат, сидевших и лежавших около составленных ружей.
Одни солдаты были босы, у других голые ноги выглядывали из развалившихся сапог.
Вишневский сидел на шинельных скатках и поливал голову водой из фляжки. В ответ на взволнованную речь Логунова, что он послан… что он никак не мог найти… что нужно немедленно ударить и тем облегчить положение атакующих с фронта батальонов, полковник развел руками.
Лицо его было багрово от жары, ворот грязного сюртука расстегнут. Плотный, высокий, с небольшой черной бородкой, он казался совершенно измученным.
— Солдаты босы, едва идут, а я заблудился. Карты у меня нет. Вместо карты вручили бумажку… извольте взглянуть… — Он вытащил из кармана смятый, побуревший листок, на котором сипим карандашом изображено было несколько линий. — Ничего я в сем начертании не понимаю, а спросить не у кого.
Логунов стал объяснять маршрут по своей карте.
Полковой адъютант, высокий, топкий поручик, вынул из целлулоидной сумки на шее лист бумаги, взял карту и принялся внимательно копировать.
— Поручик, очень прошу поспешить!
— Если я не буду представлять себе, куда я должен вести полк, я не тронусь с места. Кроме того, солдаты босы. Много они пройдут по этим раскаленным камням?
— Пусть режут палатки и обматывают ноги, — приказал Вишневский.
— Расстреливать надо за такие штучки, — мрачно сказал адъютант.