На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Трудно разобраться в ходе ваших мыслей, — заметил Свистунов. — С одной стороны, нужно противостоять японцам и нельзя позволить им захватить Маньчжурию, с другой — нельзя захватить ее самим. Но если не Россия укрепится здесь, тогда укрепится Япония или Америка. Третьего пути нет!
— Кто знает! — сказал Грифцов. — Ежели хорошенько поискать, может быть, найдется и третий путь.
— Какой?
Грифцов не ответил. Свистунов закурил новую папиросу.
— Вы, господа, простите меня, — начал он, — я считал неудобным допрашивать людей, доверившихся
Катя побледнела, ей показалось, что вся она точно исчезает в огне. Боялась взглянуть на Грифцова и вдруг почувствовала, что сейчас нельзя солгать. Если солжет, Свистунов все равно не поверит, но ложью она втопчет в грязь все.
— Нас привело к вам, — начала она спокойно, не запинаясь, но так, точно каждое слово было гранитной глыбой, которую нужно было поднимать из глубины земли, — нас привело к вам преследование жандармов.
Сказала, и окаменела, и на минуту перестала что-либо видеть. Рука Свистунова, подносившая ко рту папиросу, замерла.
— Вы что же, сударыня, — сказал он так же медленно, — ворвались к русскому офицеру и думаете, что ради вашей красоты он изменит присяге?
Катя снова побледнела.
Капитан долго молчал. Гости его тоже молчали. Все было ясно: игра кончилась.
Черт возьми, кто разберется во всех этих политических тонкостях? Женщина доверилась ему, Свистунову. Разве русский офицер — жандарм и может отказать женщине в помощи?
— Мне нужно будет покинуть ваш приют раньше моего спутника, — сказала осторожно Катя, угадывая по лицу капитана, что она победила.
— Одну я вас не отпущу, — сказал Свистунов, — я провожу вас.
…Они шли по городу. Свистунов вел Катю под руку, и когда около извозчичьей биржи они встретили жандармского полковника, то, хотя этот жандармский полковник едва ли мог иметь какое-нибудь жандармское отношение к Кате, Свистунов так ловко козырнул, что рукой совершенно прикрыл лицо девушки.
К дому Михал Михалыча шли, громко разговаривая о пустяках. У палисадника дежурили два шпика. Они мгновенно посторонились, давая дорогу офицеру. Они не имели права ни думать, ни подозревать: капитанские погоны были превыше всего.
Михал Михалыч собирался в поездку. Свистунов присел к столу, а Катя отошла с Михал Михалычем к окну.
Михал Михалыч обрадовался:
— Ну, слава богу, сам увезу. А то все был неспокоен!
Когда Катя и Свистунов выходили из барака, шпики сидели на противоположной стороне на скамеечке. На офицера и его женщину под густой вуалью они даже не взглянули.
Четвертая часть
ТХАВУАН
Первая глава
1
Ташичао в памяти Логунова осталось чем-то смутным, неопределенным и даже непонятным.
Подполковник
Первый день боя кончился победой нашей артиллерии. Противник был отбит, парализован и вдруг — приказ отступить!
Солдаты волновались. Батальоны шли ломаным строем, офицеры не принимали мер к порядку, разделяя чувства подчиненных.
Полк остановился за Хайченом. Говорили, что Ташичао оставили из-за обходного движения Куроки на Мукден, что Куропаткин лично навстречу ему повел батальоны, что разыгрался бой и что Куроки не только остановлен, но и разгромлен. Потом выяснилось, что Куроки не собирался на Мукден, а идет на Случевского и Келлера, штурмуя перевалы, и что развертывается общее наступление Ойямы, захватившего под Ташичао выгодные позиции и теперь думающего об уничтожении русской армии.
Все эти события и известия самым скверным образом отражались на состоянии духа армии, — стали поговаривать, что японца, видно, не победить.
В Хайчене пили водку и играли в карты.
Ширинского вызвали к Штакельбергу. Ширинский ждал этого грозного часа расплаты за блуждание полка по гаоляну и горам. Более худой, чем всегда, приехал он в штаб корпуса, стараясь никого не замечать.
В первой комнате фанзы начальник штаба генерал Дементьев говорил священнику:
— Нет, как хотите, батюшка, какие из китайцев христиане?! Христианство имеет сложившуюся культуру, вне этой культуры человек не может быть христианином.
Тут начальник штаба увидел мрачную фигуру Ширинского.
— А, полковник! — воскликнул он, подымаясь навстречу. — Поздравляю вас!
Ширинский пожал протянутую руку, но не улыбнулся. Приветствие генерала он принял за насмешку.
— Вы что же, — удивился Дементьев, — не рады? Хорош именинник!
— Прошу, ваше превосходительство, извинить меня, — проговорил Ширинский и насупился.
— По вашему виду я склонен думать, что вы не осведомлены. Реляция о вас составлена! Куропаткин государю донес о вашей победе.
Начальник штаба улыбался. Священник поглаживал нагрудный крест и тоже улыбался. И тут до сознания Ширинского дошло все. Его вызвали не ругать за бестолковое скитание по сопкам, не разносить за то, что он без разрешения ввязался в драку с японцами, а хвалить за победу. Он засмеялся тонким смехом:
— Действовали смело, ваше превосходительство, по-русски!
Из соседней комнаты вышел адъютант и пригласил Ширинского к Штакельбергу.
В полк Ширинский возвращался торжественно. Куропаткин высоко оценил победу 1-го батальона, первую русскую победу. Ширинский получил личную благодарность за храбрость и умелые действия, шестнадцать нижних чинов приказано было наградить георгиевскими крестами. Офицеров представили к орденам.