На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— У меня нет времени, я очень долго ждал. Сообщите губернатору: арестован китайский подданный Яков Ли. Он состоит на русской службе и должен быть немедленно отпущен.
Переводчик неестественно тонким голосом, появившимся у него в присутствии дзянь-дзюня, передал слова посетителя.
Лицо губернатора против воли изобразило глубокое изумление. Он изумился тому, что снова, в третий раз, идет речь об этом человеке, но своему изумлению он придал другой смысл: он изумлен, о таком человеке он никогда не слышал!
— Нам
На низких горловых звуках, которые точно катались у него в горле, губернатор заговорил с чиновниками… Чиновники отвечали ему такими же, как у переводчика, тонкими голосами.
— Дзянь-дзюнь говорит, что прикажет навести справки. Он думает, что какой-нибудь солдат действительно мог схватить этого человека.
Логунов понял, что если он согласится на предложение дзянь-дзюня, то Яков Ли, если он еще не погиб, погибнет.
— Передай: поручик русского императора сейчас отправится в тюрьму и проверит все лично. Едем со мной, — приказал он переводчику.
Он торопился, боясь, что чиновник дзянь-дзюня опередит его, и досадуя на то, что не отправился в тюрьму сразу. Но он хотел соблюсти вежливость, которая требовалась в международных отношениях.
Тошнотная вонь стояла во дворе тюрьмы, между низкими, длинными домами с крошечными щелями окон и вовсе без них.
К Логунову шел тюремный чиновник.
Переводчик сказал тихо:
— Я думаю, Якова Ли повезли сейчас к палачу.
— Почему? Неужели?!
— У меня есть сведения… Надо торопиться.
Правда или ложь? Взглянул на переводчика, увидел внимательные, серьезные глаза.
— Едем!
— Скорее, скорее! — грозно сказал Логунов рикше, в коляску которого сел переводчик.
Рикша побежал к западным воротам. За ним скакали два русских всадника. Это было странное зрелище. Китайцы шарахались в стороны, торговцы со своими корзинами спешили прижаться к стенам, лотошники испуганно прикрывали руками лотки. Рикша несся изо всех сил; казалось, он убегал, но русские уже настигали его.
— Нет, не убежать, куда там! — кричали рикше.
— Прыгай куда-нибудь! — кричали седоку.
И на перекрестке переводчик прыгнул: прыгнул в колясочку нового рикши, и тот со свежими силами понесся вперед.
От западных ворот повернули к юго-востоку. Впереди обозначились грязные улочки предместья, а за ними поле.
Из переулка выехала повозка, окруженная солдатами. Везли ее осел и корова. Пять человек сидели в повозке. Грязные, рваные халаты, руки, сведенные в тяжелые деревянные колодки.
Два осужденных пели высоким фальцетом. Слушая их, толпа тесно шла за повозкой.
— Они презирают смерть… они храбрые… Народ любит такие песни, — пояснил переводчик, направляясь к повозке, Логунов и Хвостов последовали за ним.
Повозка остановилась. Однако Якова Ли здесь не было. Из лавчонки выбежал торговец с бутылкой ханшина
Весело тараторя и смеясь, он наливал чашечку за чашечкой и угощал хунхузов. Руки у них были в колодках, ноги тоже, они только поворачивали головы и открывали рты, и в эти открытые рты лавочник вливал ханшин.
Оттемных лиц, от глаз, как будто совершенно спокойных, Логунов не мог оторваться.
— Вот оно, Хвостов, правосудие людское. Как просто!
Рикша давно уже катил переводчика к лобному месту.
По сторонам дороги, в ветхих фанзах, жили мелкие ремесленники, каули, рикши. По дворикам ходили женщины с детьми на руках, простые женщины с нормальными ногами! В котлах на улице варилась пища. Запах пищи смешивался с запахом тления. Как люди могли здесь есть и пить?
На невысоком холме Логунов увидел кольцеобразную каменную стену, около нее усыпанную песком площадку и толпу зрителей. По площадке прохаживался палач. В руках он держал короткий кривой меч, напоминавший русскую косу, но только с широким, тупым концом.
Палач шутил с толпой, и Логунов почувствовал, что здесь принесение смерти — обычное дело, несколько напоминающее спорт, и эти люди, пришедшие любоваться казнью, отнюдь не жестокосердные любители крови, а самые обыкновенные люди, которые, в силу привычки к подобным зрелищам, находят удовольствие в ловкости, с одной стороны, и бесстрашии — с другой.
Якова Ли не было и здесь. Привстав на стременах, Логунов заглянул за каменную стенку.
Груда черепов, а сверху свежеотрубленные головы!
Осел и корова подвезли преступников. Доброжелатели из толпы сняли с повозки закованных преступников. Мелкими шажками, окруженные солдатами, осужденные двинулись на площадку. Одного молодого, почти юношу, зрители перенесли на руках.
Юноша сразу стал на колени и опустил голову. В самом деле, пощада невозможна. Уж лучше скорее!
Все пятеро стояли на коленях и не сводили глаз с палача. Разминая плечо, он несколько раз полоснул мечом по воздуху, потом попробовал лезвие на палец.
— Очень хороший, — засмеялся он.
В толпе засмеялись тоже.
Обстановка была обыденная, и никто, по-видимому, не ощущал ни важности, ни трагичности происходящего. Вероятно, и сами осужденные думали об этом просто и легко. Во всяком случае, юноша, ставший на колени первым, весело крикнул палачу:
— Начинай с меня, чего ты возишься?
— Какой нетерпеливый! — Толпе слова юноши понравились, зрители передавали их друг другу.
Палач подошел к юноше. Двумя руками он поднял меч, взметнулась коса по его плечам, удар послышался глухой и мягкий. Голова упала на песок. Тело продолжало стоять на коленях, белели кости позвоночного столба, взбухали перерубленные жилы. Секунду из них хлестала кровь. Только секунду, потом засочилась. Палач толкнул тело ногой, оно упало.