На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Худощавый господин еще более надвинул шляпу на лоб, поднял трость и крикнул:
— Э-э… замолчать!
Но Кацуми только повысил голос и продолжал разоблачать военную клику, которая ради достижения своих целей будет на полях сражений уничтожать японский народ.
— Э-э… замолчать! Я говорю, Канемару, член дзинго! А ну-ка!
Его спутники, опустив головы, кинулись на Кацуми. Они думали, что Кацуми — этот презренный социалист — ничего не знает, кроме своих презренных слов, и что сейчас на всю жизнь они отобьют у него охоту говорить против войны.
Никто из них не предполагал, что дед Кацуми имел диплом за полное знание дзю-до и всем
— Кто еще из представителей великой партии дзинго хочет закрыть мне рот? Ты, Канемару? Прошу тебя, закрой мне рот. — И он сделал несколько шагов по направлению к Канемару.
Драчуны Канемару лежали на земле и, приподняв головы, следили за Кацуми; встать они не решались.
Канемару стремительно рванулся к толпе, но углекопы стояли стеной и не пропускали его; теперь они видели, кто такой Канемару и кто такой Кацуми, и кричали от восторга, созерцая, как противники Кацуми боятся приподняться с земли.
— Садись и ты на землю, — приказал Кацуми члену дзинго, — а то ты мешаешь мне видеть моих слушателей.
И Канемару послушно сел на землю. По быстроте расправы с его лучшими драчунами, по неуловимой четкости движений Кацуми глава местного отделения дзинго понял, что имеет дело с мастером самого высшего пояса дзю-дзюцу, а это кроме страха вызвало в нем еще и непреодолимое благоговение.
Вернувшись в Токио, Кацуми узнал, что социал-демократическая партия «Сякай Минсюто», которая начала свое существование в тот самый день, когда, захватив номера «Рабочего мира», он уехал на Хоккайдо, вечером того же дня, то есть 20 мая 1901 года, прекратила свое существование.
Вот как применяются законы в Японии, а ведь «Сякай Минсюто» была открыта на основании японских законов!
Сен Катаяма готовился к большому путешествию, в практической работе его заменял Нисикава. Его-то и застал Кацуми в загородном ресторанчике, когда тот беседовал с группой товарищей о трудностях на пути японского революционера. Самая большая трудность в том, что пятьдесят процентов японского пролетариата — женщины, текстильщицы, и даже не женщины, а девушки, девочки, которые, проработав на фабрике три года, возвращаются к себе в деревню. И с новыми работницами нужно начинать все сызнова. Одно утешает: девушки возвращаются в деревню под власть отцов, братьев, мужей, но разве они не сохранят в памяти то, что узнали здесь? Сохранят, и детей своих научат!
Когда кончилось совещание по этому вопросу, паровозный машинист компании «Нихон» рассказал о том, что случилось с лидером их союза Тераи. Еще недавно Тераи был преданный рабочему классу человек. Он смело отстаивал требования рабочих и был на железной дороге самым большим авторитетом: «Сказал Тераи!», «Распорядился Тераи!»
Это мало нравилось компании, и она наконец прибегла к помощи полиции. Но едва полиция навестила домик лидера, как на дорогах компании началась забастовка. Убытки первого же дня убедили правленцев, насколько ошибочен путь, избранный ими. Председатель правления упросил полицию прекратить дело, и, когда движение восстановилось, он пригласил к себе Тераи и богатыми подарками поблагодарил его за то, что забастовка и убытки прекратились.
Тераи принял подарки: «Почему не принять? Это ведь куплено на мои собственные, украденные у меня же деньги?!»
Через неделю Тераи предложили повышенную заработную
Он стал хорошо одеваться, и сначала всем это нравилось, говорили: «Вот смотрите, идет наш Тераи! Как он одевается! Как его уважают! Теперь хорошо Тераи, а потом всем нам будет хорошо!»
Но вот на днях арестовали группу видных деятелей союза. Железнодорожники думали: Тераи объявит забастовку; однако он созвал членов союза и сказал: «Забастовки не нужно, потому что сейчас положение такое, что она принесет только вред». Молодой голос спросил: «Что это за положение? У рабочего класса есть только одно положение: борьба с капиталистами», — но Тераи победил его простыми словами: «Ты не знаешь, а я знаю!» Тераи — большой авторитет, он в самом деле все знает. А что знал спрашивавший? Ничего! Все согласились с Тераи, что забастовки не нужно. Тераи уехал с собрания на свою новую должность, предоставленную ему компанией, а после должности — в свой новый, недавно приобретенный домик, к молодой жене, которую он приобрел тоже недавно и которая ему нравится больше старой; старую он отослал к родителям.
Вот что произошло с Тераи. Теперь, можно сказать, боевого союза железнодорожников компании «Нихон» не существует и не будет существовать до тех пор, пока в умах всех не прояснится, кто такой Тераи. А он ренегат, изменник, его купила компания лестью и деньгами!..
Все долго молчали. Садилось солнце за вершины гор, и Кацуми видел, как вершины порозовели, а озеро, раскинувшееся вокруг ресторанчика, заигравшее на минуту всеми оттенками радуги, вдруг стало темнеть и лежало между гор под пылающим небом, как черный драгоценный камень.
Островок, на котором расположился ресторанчик, совсем незначительный островок, на нем десять деревьев, в уголку бамбуковая рощица, в скалистой бухточке лодки. Посетителей здесь всегда наперечет.
Гостям на верандочку подали еду. Они попросили простую, и им подали простую: домашний суп из соленого гороха, сасими под соевым соусом, вареную земляную грушу в соусе из толченого гороха, жаренного в масле.
Нисикава съел суп и принялся за сасими, все последовали его примеру: гости должны есть, иначе прислуга будет думать, почему они не едят? Лучше, чтоб она не думала.
Все товарищи, присутствовавшие на совещании, получили серьезные поручения.
Кацуми и Ханако поручили текстильщиц… Да, работницы японских текстильных фабрик! Из родной деревни Кацуми тоже отправлялись девушки на фабрики. В те дни, когда нужно было вносить арендную плату за землю, приезжал контрактатор, покупал по дешевой цене девочек и девушек и увозил их в город.
Сумерки уже спустились на озеро, когда посетители покинули ресторан. Лодочники неторопливо заюлили. Мелко подрагивая, лодки плыли по озеру.
Никто никогда не торопился плыть по этому озеру. Лишнюю минуту — и то приятно пробыть среди торжественной вечерней красоты. Горы уже потемнели, вершины смешались с темнотой неба, вода стала еще чернее, и, если опустить руку, нельзя не поразиться теплоте воды. Хорошо выкупаться вечером в озере, только жутко оттого, что оно бездонное… Что там, в этой черной глубине?
— Нелегкая нам выпала задача, — говорит Кацуми.
Ханако молчит, она очень молода, ей кажется, что все осуществимо; во всяком случае, она все сумеет сделать. Такой в этом возрасте представляется жизнь и так высоко оцениваются собственные силы! Если их оценивать меньше, то не стоит и жить.