На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Нет, Павлюк говорит: именно такая белая, что на сердце делается хорошо.
— Понимает он, прохвост, в белой коже!
— М-да, конечно, ему бы поскорее… облапил да к делу… Но где же он, черт?.. Павлюк!..
Павлюк не появлялся больше у Ширинского. Наутро полковник узнал, что денщик сбежал в роту и взят там на довольствие.
Так, все понятно. Шульга оказался прав. Как крыса с тонущего корабля. «Вот и Павлюк тоже», — думал Ширинский с возмущением, оскорблением и каким-то животным страхом.
9
Запасные 1-го
— Новые мученики! Думаете, домой отправят?
— Здесь царь и бог — Надаров, он никого домой не пускает.
В Госпитальном городке Шульга не сразу нашел полковника Есипова, которому надлежало принять новоприбывших.
Есипов был толст, зол, красен.
— Ничего не понимаю, — твердил он, — еще пригнали? Шестьсот человек? А куда? Куда я их? Кто у нас начальник — Линевич или Надаров? Линевич отпускает, а Надаров задерживает. Я, говорит Надаров, государю служу и эту толпу в Россию не пущу!
— А Линевич что?
— Линевич — лиса. Хочет сплавить всех, чтобы самому было спокойно, но с Надаровым очень вежлив. Надаровой обе ручки целует.
— Линевич себе на этом деле шею сломит.
— Здесь, капитан, не сегодня-завтра резня будет.
— Черт знает что, — сказал Шульга, закуривая папиросу. — А у вас в городке как?
Полковник махнул рукой.
— Дисциплины никакой?
— Какая там дисциплина! Казаки… ну, знаете сами, оплот и опора! Казаки ненадежны! Командир казачьего полка Крузэ доложил: не сегодня-завтра восстанут! Читают листовки и прочее…
— Стачечный комитет в Харбине есть?
— В полном составе.
— И ни поезда, ни письма, ни телеграммы?
— Что вы, батенька, младенец, что ли?
Шульга вздохнул:
— Принимайте, господин полковник, от меня сокровище.
10
Грифцов сказал Логунову:
— Мы с Горшениным тоже в скором времени отбываем из Харбина. Среди запасных сделаем все, что можно, они уедут — и нам надо! Если поедете с эшелоном, доставим без промедления в Россию.
— Конечно, поеду со своими. Хвостов ведь тоже едет.
Хвостов сидел рядом.
— В Питер еду. Как-то даже не верится: неужели увижу Невскую заставу?
— Да, брат. Невская застава, — задумчиво сказал Грифцов. — Петербургские заставы! Московские!
Грифцов сидел спиной к окну в большой полутемной комнате. За печью женщина стирала белье, мыльная пена сверкала в цинковом корыте; время от времени женщина поднимала голову, повязанную синим платком, и смотрела на разговаривавших. Глаза у нее были черные, а взгляд ясный, мягкий.
— Антон Егорович,
— Не уйду, Аннушка, не уйду. Задача наша — каждому запасному дать небольшую вразумительную листовку о том, как нужно действовать, и о том, что без вооруженного восстания против царя и помещиков обойтись нельзя. У народа нет выхода. Вот Аннушка прекрасно знает, что нет выхода, — она дочь крестьянина-бедняка, батрачила с матерью в экономии.
— Не дай бог никому работать в экономии, — сказала Аннушка. — Мать высохла, я высохла, а просуществовать все равно невозможно.
Самовар закипал. В комнату вошел в короткой ватной куртке мастеровой, остановился у порога, вытер ноги, подошел к Грифцову:
— Генерал Хорват и Надаров действуют заодно. Поезда с запасными не выпускают. У стачечного комитета мысль — отрешить Хорвата.
— Мысль правильная. Сколько можете давать составов в сутки?
— Восемь. Товарищ Антон, казаки у депо, казаки вокруг станции, у стрелок, у будок. Говорят, Надаров затребовал бригаду и Линевич согласился. А мы решили до Харбина эту бригаду ни в коем случае не допускать.
— Садитесь пить чай, — позвала Аннушка.
— Муженек где? — спросил мастеровой.
— В пикет ушел. Черносотенцы на пристани гуляют. На дебаркадере устроили маевку, разостлали рогожу, а на рогоже водка, яйца, колбаса.
— Есть новость, — сказал Грифцов, — великий князь Николай Николаевич назначен главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Его даже и офицеры считают зверем.
Чай пили торопливо. Хвостов положил в мешок прокламации и ушел в Госпитальный городок. Грифцов отправился на ханшинный завод, где, не переставая, целые сутки работала «американка». Туда же, немного погодя, поехал и Логунов.
11
Горшенин и Алексей Иванович вышли от Надарова.
Генерал принял их в своем служебном кабинете. В руке он держал последние номера газеты.
Скомкал их и показал в кулаке Горшенину.
— Не понимаю вас, — спокойно сказал Горшенин.
— К чему подстрекаете? — задохнувшись от злости, спросил Надаров. — К бунту здесь, в Харбине, по примеру других городов! С запасными перемигиваетесь?
— Не считаю приличным тон вашей речи.
— Молчать! — Надаров схватился за нож, висевший у него на поясе.
— Господин генерал, что обозначает ваш жест? — насмешливо спросил Горшенин. — Должны ли мы понимать, что генерал нашего государя, как простой мясник, угрожает нам ножом?
— Что, что-с?! Прошу вас за свои слова отвечать!
Генерал выкрикнул еще несколько слов и снова схватился за нож.
— Мы не в африканских дебрях, — сказали редактор и издатель и вышли из кабинета начальника тыла.