На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Уедет со следующим.
— Человек он такой… — Емельянов не кончил. — Принимай рыбу! — крикнул он, подходя к теплушке.
Нине на верхних нарах отгородили угол.
Она разостлала матрасик, два одеяла, положила подушку.
— Помните, Емельянов, как вы мне готовили фанзу для ночевки после того боя?
— А вы все равно спать не спали, так пустая и простояла.
— Я от раненых не могла уйти.
Емельянов перегнулся через чемоданы и спросил тихо:
— А свадьба когда?
—
— Для этого дела всегда должно быть время, — убежденно сказал Емельянов.
— Но ведь и в деревне свадьбы гуляют осенью, после страды.
— Емельянов, ты дров напас? — спросил солдат в шинели без пояса.
— А разве мне запасать?
— Милый человек, только тебе!
— А топор у кого?
— Топоров здесь целая пара.
После полудня состав отошел от Харбина. Неведомский и Логунов стояли у приоткрытых дверей. Мелькали будки, стрелки, стрелочники с флажками и рожками. Впереди открывалось широкое пространство Сунгари и мост, легко и как бы стремительно переброшенный через реку.
— Вашскабродь, — сказал Емельянов, — прошу к нашему солдатскому обеду — рыбки отведать.
… Через неделю после отъезда Логунова «Маньчжурию» закрыли.
Закрыли за фельетон, написанный Горшениным по поводу зверского поступка капитана Шульги.
В эти дни многие солдаты перестали отдавать офицерам честь. Не трезвый и не пьяный, капитан Шульга шел по Диагональной улице. Был день. Было много народу. Из переулка вышел запасный солдат Жилин. Вполне возможно, что он не заметил капитана Шульги.
— И ты туда же! — крикнул капитан. — Честь отдать, мерзавец!
— Был мерзавец, а теперь фью-фью, — ответил Жилин и показал дулю.
Капитан выхватил шашку и наотмашь ударил его по лицу. Жилин упал, обливаясь кровью.
Солдатский патруль, видевший расправу, бросился к капитану с явным намерением поднять его на штыки.
В это время, откуда ни возьмись, священник. Заслонил убийцу, поднял нагрудный крест:
— Остановись, братцы! Пусть он сотворил злодейство, — вы не творите! Не поднимайте руки на офицера и брата своего во Христе!
Солдаты остановились, собиралась толпа. Капитан юркнул в ближайший дом. Из дома он вышел неизвестно куда. Но правосудие обязано разыскать преступника.
В конце фельетона Горшенин призывал солдат немедленно и повсеместно отстаивать свое человеческое достоинство.
Газету закрыл генерал Фок, назначенный на место Надарова.
16
Ханако приехала во Владивосток с письмом от отца к Леонтию Коржу.
Отец просил старого охотника приютить девушку и отправить ее на пароходе в Японию.
Несколько дней она прожила в Раздольном.
В доме Леонтия за это время перебывало
Приехала высокая, красивая Таиса Пашкова. Она была сама не своя. Ее муж Су Пу-тин исчез с деньгами. В банке ни гроша, дома ни гроша, только наличность в лавках. Оказалось, Су Пу-тин бежал в Китай. И будто в Китае у него есть китайская жена, а Таиса, по китайским законам, будто и не жена ему вовсе и дочки ее от него вроде не его дочки… А сколько лет жили, по-православному лоб крестил…
Таиса боялась грабежа. Если разграбят супутиновские лавки, она на вдовьем положении пропадет. Она хотела перевезти к Леонтию самые ценные товары.
— Вот уж эту твою просьбу я не могу удовлетворить, — сказал Леонтий. — Твой муж Су Пу-тин много беды принес людям. Я лучше других знаю его делишки.
— Так ты не хочешь мне помочь, Леонтий Юстинович?
— Душевно хочу, но не могу. Никогда не торговал, а ты предлагаешь мне устроить у себя целый торговый склад!
Провожали Ханако на пароход два человека — Леонтий и Донат Зимников, вернувшийся во Владивосток.
— Решено, что вы будете писать мне, — говорил Донат, прощаясь. — А уж я, сообразно обстоятельствам, буду действовать дальше… Адрес мой прост: Раздольное, Леонтию Коржу… С приписочкой, что для меня… Много еще предстоит борьбы, но все будет хорошо.
Уезжая, Ханако видела на одной из батарей, расположенных высоко над городом, красный флаг. Он гордо реял в зимнем безоблачном небе.
Пароход доставил ее в Нагасаки. Когда-то в раннем детстве она жила в этом городе. Тогда это был один из оживленнейших городов Японии. Его называли русским городом. Здесь зимовала русская Тихоокеанская эскадра, вот на этих горах до сих пор стоят маленькие домики, в которых жили семьи русских моряков.
Она шла по улице и читала вывески, написанные по-русски:
«Гостиница Венеция».
«Гостиница Триест».
«Фотограф», «Фотограф», «Фотограф»…
Да, фотографов было много, русские в Японии любили сниматься — в кимоно, на фоне японских гор…
«Здесь продают рубашки».
«Изделия из черепахи».
Теперь все закрыто, остались одни вывески. Улицы Нагасаки пусты, в порту стоит всего восемь пароходов.
Нагасаки торговал с Россией, война разорила его.
По крутой дорожке, мимо заколоченных домиков русской колонии, по той самой дорожке, по которой она ходила в детстве, она поднялась к гостинице «Бристоль».
Вот на этой площадке отец ее познакомился с матерью.
Гостиница заколочена. У дверей почтовый ящик. За стеклянной доской ящика Ханако увидела письма, адресованные по-русски, русским людям.