На суровом склоне

Гуро Ирина Романовна

Она поставила посуду на столик и вынула из кармана тоненькую брошюрку. Максим Луковец взял книжечку и небрежно бросил на стол.

Антон поздоровался с девушкой. Так близко он видел ее впервые. Конечно, это ряженая девчонка. Правда, очень рослая. Выше среднего роста. Плечи широкие, как у мальчишки, а талия — осиная. Руки и ноги крупные, нескладные — ну, подросток, чего с нее возьмешь! — ни женственности, ни грации. Впрочем, когда-нибудь — не скоро еще! — она, вероятно, будет хороша: длинные ресницы, темные, темнее волос, от них серые с дерзинкой глаза

кажутся совсем светлыми. Глаза освещают лицо сильным и неровным светом, от этого оно то тускнеет и тогда кажется старше, и даже какие-то морщинки выступают у переносицы, то проясняется, и тут видно: притворяется взрослой!

Девушка не смутилась оттого, что ее так разглядывали, а рассердилась. Она даже, кажется, фыркнула и, схватив пустой поднос, исчезла. На столе осталась тоненькая брошюра. Антон прочел заглавие: «Борьба с пьянством».

— Она борется с твоим пьянством. Все ясно, — сказал Антон и открыл книжку. — Вот тут показаны твои внутренности, изъеденные алкоголем!

Максим сердито отобрал брошюру:

— Это мне Таня подарила. На память.

— Свадебный подарок? — ехидно осведомился Антон.

Максим воскликнул:

— Несчастный тот, кого она на себе женит! Характер — у!.. Ведьма с Лысой горы.

— А кто она, кстати?

— Как, ты Таню не знаешь? Стефания ее настоящее имя.

— Слишком пышное для официантки чайной!

— А она вовсе и не официантка. Она девица из общества.

Антон сделал большие глаза.

— Ну, не в том смысле, — захохотал Максим, — я имею в виду Общество трезвости! А Таню посылают с брошюрами уговаривать народ, чтобы бросили пьянствовать. Кстати, о трезвости: пойдем отсюда. Я сегодня за урок деньги получил — угощаю!

Антон согласился. Он положил на стол мелочь, и они двинулись к выходу.

На улице все еще шел снег, маленькие круглые сугробчики окружали уличные фонари, торчавшие, как скворечники среди клумбы.

— А знаешь, — зашептал Максим, — эта Таня Жмуркина, по-моему, не только против пьянства агитирует.

— Ну, а еще против чего? — насторожившись, осведомился Антон.

— А насчет политики. Знаешь: капиталисты-пауки, восьмичасовой рабочий день, долой царя и тому подобное. Ты разве никогда не читал?

— Чего не читал? — спросил хмуро Антон.

— Ну, запрещенного чего-нибудь?

— Не приходилось.

— Ну да, ты ведь глубокий провинциал. А я тебе скажу: ей-богу, там всю правду чешут! И вот же не боятся люди! — воодушевился Максим. — Ведь рано или поздно им крышка: каторга, тюрьма. А они все равно действуют.

Максим задумался, и Антон имел время взглянуть ему в лицо: просто удивительно, до чего он наивен. В лице Максима что-то детски-простодушное. И хотя живет грошовыми уроками, весел, как скворец. Обстоятельство тоже немаловажное: Антон был убежден, что нытики, меланхолики не годятся для подполья, для революционной работы. Ему захотелось «просветить» Максима. А насчет Тани — это чепуха. Обыкновенная девица из «благотворительных».

2

Осенью 1901 года

среди студентов Горного училища начались волнения — в университетских городах арестовывают студентов, ссылают в Сибирь, отдают в солдаты!

На многолюдной сходке Антон предложил студентам выступить вместе с рабочими:

— Пришел наш черед показать свою солидарность с нашими товарищами. Пусть арестовывают, пусть избивают! Наша победа будет уже в самом том факте, что мы организованно выйдем на улицу!

Антону возражал кончающий институт, «без пяти минут инженер» Трибедов, полный, солидный блондин в старенькой форме:

— Я не имею возражений против предложения коллеги о демонстрации солидарности. Но к чему привязывать к нам невежественные массы? Против чего они будут протестовать? Люди, все интересы которых в куске хлеба и стакане водки. Этим людям еще долго надо учиться политике.

Костюшко вскипел:

— Только политическими выступлениями мы можем развивать сознание народа! Тот, кто не видит этого, либо слепец, либо боится активности масс!

Антон сдержал себя: он еще не знал, как отнесется комитет к его выступлению — всё случилось так неожиданно, и сходка возникла стихийно, уж очень накалена была атмосфера!

Предложение Костюшко приняли.

Екатеринославский комитет РСДРП выпустил прокламацию:

«Товарищи! Студенты решили устроить демонстрацию с целью выразить свое негодование против ига самодержавного правительства. Мы, рабочие, еще более страдающие от произвола и насилия правительства, присоединимся к студентам и выйдем в субботу 15 декабря в 5 часов вечера на проспект у пересадки на Иорданскую и в воскресенье в 4 часа — на проспект у Яковлевского сквера для выражения протеста царю и его приспешникам. Вперед за свободу! Долой самодержавие! Да здравствует социал-демократия!»

Екатеринославский губернатор граф Келлер, узнав о намеченной демонстрации, не замедлил с контрмерами: выпустил «Обращение к населению». В нем он заявил, что «не допустит демонстрации» и что участники ее «понесут строжайшее наказание».

В тот день, когда на улицах появились губернаторские угрозы, Антон встретился с Богатыренко в извозчичьем трактире на Заречной стороне. Богатыренко был настроен хорошо: рабочие деятельно готовились к выступлению.

— Ну, а студенты как? Не испугались графских посулов? — спрашивал он.

Антон предложил расклеивать прокламации комитета поверх губернаторских «Обращений».

Богатыренко задумался:

— А знаете, это мысль. Но понадобится много народу. У вас кто может пойти?

Антон полагал привлечь к расклейке прокламаций Максима: он уже давал ему поручения.

— А я посоветуюсь с Абрамовым: может быть, еще кого-нибудь сможем послать, — пообещал Богатыренко.

Они распрощались с тем, чтобы увидеться уже на демонстрации. Антон посмотрел вслед Андрею Харитоновичу. Тот был хорош в своем новом обличье преуспевающего медика: хорошо одет, важен, под мышкой зажата тяжелая трость.