На суровом склоне
Шрифт:
Штаб комплектовали с еще большей тщательностью. Меллер-Закомельский лично подбирал весь его состав вплоть до телеграфистов-шифровальщиков. Так, он вызвал флигель-адъютанта капитана Скалона и полковника Энгельке от военно-судебного ведомства, который должен был оформлять юридическими актами действия генерала.
Имелся врач со всеми необходимыми предметами для оказания помощи участникам экспедиции в случае эксцессов при водворении порядка, а о том, что пострадавшие обязательно будут, об этом охотно упоминали в разговорах, что придавало экспедиции характер предприятия опасного, требующего особой храбрости
После окончательного сформирования штаба испрашивалось согласие царя.
Ильицкого все более удивляла четкая организация отряда, оперативность и быстрота, с которой выполнялись все распоряжения начальника, — все это так редко встречалось на войне.
Еще более поражало богатство материальной части экспедиции: в состав артиллерии вошли совершенно новые пушки, которые предназначались для войны с японцами, но так и не были пущены в ход.
Но наибольший интерес Ильицкого вызывала фигура самого генерала. Еще не зная его, он столько слышал о нем, его воображение создало образ престарелого красавца с надменным лицом и аристократическими манерами. На приеме во дворце Ильицкий из-за волнения и страха сделать что-нибудь против этикета не рассмотрел толком своего начальника. Зато теперь он мог это сделать беспрепятственно, так как барон проводил с офицерами много часов.
Меллер-Закомельскому было в то время шестьдесят два года. Лишенный обычных примет старости — ежик подстриженных волос скрывал седину, череп только начал обнажаться в благопристойной лысине, стан сохранил стройность, — барон, однако, выглядел стариком. Трудно было сказать, что создавало это впечатление. Морщины, чересчур резкие и обильные у глаз и у рта с брезгливо выпяченной нижней губой, едва заметное дребезжание голоса, а скорее всего руки — вот что выдавало возраст барона. Руки небольшие, пергаментной желтизны. Несколько глубоких морщин опоясывали кисть, как браслет, веер тонких синеватых жилок разбегался до пальцев, толстых и неподвижных, с широкими серыми ногтями. Движения рук были замедленны, вялы, и это входило в странное противоречие с решительной манерой, разговора и энергичным выражением лица генерала.
Ильицкому все время казалось, что кто то другой, дряхлый и слабый, просунул свои руки в рукава генеральского мундира. Это походило на игру, которой, бывало, развлекались кадеты: один из играющих читал стихи или говорил что-нибудь, а другой, спрятавшись за его спиной и продев руки в рукава его мундира, делал самые не подходящие к тексту жесты. Только в игре это вызывало смех, здесь же — какое-то неприятное чувство, словно были видны одновременно и лицо человека, и маска на нем.
Впрочем, когда Меллер был весел, сыпал остротами, неприятное впечатление исчезало. Тогда не замечалась большая голова генерала с низко посаженными ушами и узкий лоб со старым шрамом, следом ранения штуцерной пулей в деле на Черной речке.
Ильицкий тщательно собирал черты биографии барона. Это было нетрудно. Офицеры из свиты удачливого генерала любили рассказывать о нем. Свет его подвигов словно бы падал и на них в силу одной их осведомленности.
Обласканный двором, одаренный высокими наградами, генерал привлекал к себе уважительные и завистливые взоры служак. Ведь и он был когда-то молод и безвестен. Какая же
То, что узнал об этом поручик Ильицкий, показалось ему очень любопытным.
Не совсем обычно сложилась военная карьера барона Александра Николаевича Меллер-Закомельского. Были какие-то моменты, подымавшие на волну именно его, а не кого-либо другого, обладавшего, может быть, не меньшей воинской доблестью и умением.
В самом деле, он начал службу в лейб-гвардейском гусарском полку. Ильицкий живо представил себе заурядного корнета с незавидными физическими данными и непримечательной внешностью.
Но вот поворот судьбы! Девятнадцати лет Меллер-Закомельский участвует в усмирении польского мятежа. Первый шаг из безвестности к славе! За заслуги усмирителя награждают орденом святой Анны и святого Станислава третьей степени с мечами и бантом.
Сияние подвигов в польском деле осветило дальнейший путь Меллер-Закомельского. В двадцать пять лет он уже майор. Но почему в армейской пехоте? Не идет ли его путь под уклон? Отнюдь нет! Это станет ясным, если посмотреть, куда отправился Меллер-Закомельский по новому назначению и в новом чине.
Пехоте принадлежало не последнее место на полях сражений против народов Туркестана. Именно сюда и лежит путь Меллера. Через год за боевые отличия его досрочно производят в подполковники. Он получает в командование второй Туркестанский батальон, с ним участвует в хивинском походе — чин полковника венчает его дело — и в покорении Ферганы.
Теперь награды сыплются дождем: золотое оружие, орден святого Георгия четвертой степени, святого Станислава второй степени с мечами, звание флигель-адъютанта его императорского величества.
Снова усмирение, покорение… Не битвы, не сражения, отмечает мысленно Ильицкий. А впрочем, разве и это не битвы, не сражения? Да, но…
Впрочем, далее мы видим Меллер-Закомельского на полях русско-турецкой войны. И снова — отличия, награды. В тридцать девять лет — чин генерал-майора! Благосклонная десница монарха необыкновенно часто приподымается для того, чтобы новой милостью одарить своего любимца. Но кого же можно назвать опорой трона, если не Александра Николаевича?
Подавление севастопольского мятежа — дело совсем недавнее, оно на памяти у каждого. Ореол генерал-лейтенанта Меллер-Закомельского, подавившего бунт в Севастополе, еще в полном блеске. И вот уже груз нового повеления монарха ложится на испытанные плечи барона: водворение порядка на Сибирской железной дороге.
Фигура генерала и вся подготовка дела невольно вызывали мысли о том противнике, который противостоял отряду. Что происходило там, в котловине меж пологих холмов, где, окутанный морозным туманом сибирской зимы, лежал мятежный город — революционная Чита? Иногда поручику слышался резон в рассуждениях о «стихийном бунте», о зловредности царевых врагов, выродков и отщепенцев. Иногда… Но что в действительности?
Правительственный телеграф безмолвствовал. Сообщения беженцев были отрывочны и противоречивы. Высланные на линию огня лазутчики не возвращались.