На суше и на море. Том 1
Шрифт:
«Да, сын», – ответила мама, погруженная в проверку тетрадей.
«А мне здесь нравиться, только очень тесно и гор нет».
Мама взглянула на него пристально и пояснила:
«Живем хорошо, как буржуи, потому что буржуев здесь нет. Мы их выгнали».
Мальчик ничего не понял. Как можно жить хорошо, как буржуи, выгнав буржуев?
С раннего детства ему внушили, что «буржуи» – это плохо. С ними воевали мальчиш-Кибальчиш, папа и мама, но здесь, в этом доме ему было хорошо.
«И дедушка, и бабушка, и все его дяди и тети, и его кузены и кузины живут как буржуазины, а буржуями не являются?», – думал мальчик. Пока понять все это было трудно. Основ Марксизма-Ленинизма он еще не изучал. Но буржуйская жизнь ему явно нравилась.
Наступила весна.
С каждым днем становилось теплее и теплее. Уже все ходили в костюмах, сбросив зимние пальто и шубы, а самые смелые одевались совсем легко в рубашки и платья. Его прогулки с дедом, бабушкой и кузенами продолжались ежедневно с завидной точностью и пунктуальностью. Он уже понимал и прислушивался к разговорам на улицах и дома, взрослых и детей. Все чаще звучали тревожные слова: немцы, фашисты, война.
Однажды, во время прогулки по городу с дедом, в субботу, они зашли в странный храм, куда мама его еще не приводила. Купола этого коричневого храма не были украшены крестами. Перед входом в собор дедушка поцеловал какую-то золотую табличку с надписью и попросил сделать тоже внука. После небольшой паузы мальчик согласился.
Они вошли в темный, после яркого весеннего солнца зал, освещенный свечами.
В зале не было никаких украшений, картин, скульптур. На возвышении выделялась только кафедра, за которой стоял священник в черной одежде и в черной шляпе на голове, как у деда. На кафедре лежала большая толстая раскрытая книга. Его окружали одни мужчины. Женщин не было видно. Все были в темных одеждах с галстуками, в черных шляпах или в странных черных маленьких тюбетейках, как у узбеков, только поменьше и, сплошь черные. Все мужчины стояли в центре зала рядами вдоль скамей и с очень серьезным видом читали вслух на каком-то гортанном языке черные маленькие книжечки, которые они держали в руках. Язык, на котором читали мужчины, очень напоминал язык его родных в Ташкенте. Это бал древний еврейский язык иврит, забытый большинством западных евреев, говоривших на идише – плохом немецком.
Только еврейские священники, раввины, знали и говорили на иврите. На нем читали молитвы.
После яркого солнечного майского дня в этом мрачном соборе (синагоге) мальчику было тесно, душно и страшно. Хотелось поскорее выбежать на улицу. Однако дед не торопился уходить. В мальчике назревал протест. Свободный от всех условностей и религий наш герой громко крикнул:
«Эй, вы, зачем вы здесь молитесь, ведь Бога нет! А на дворе светит ярко солнце. Все идите на двор!».
Все обернулись к входу на звук звонкого детского голоса. Дед Моисей стоял на входе, держа за руку своего младшего внука. Хорошо, что внук свой страстный призыв прокричал по-русски. Почти никто и не понял его крамольных слов. Все сочли это за милую детскую шалость и улыбались симпатичному мальчику, пришедшему в храм с дедом Моисеем, которого все здесь знали и уважали.
Все обошлось мирно. Воистину, мальчик не знал, что творил. И суровый и милостивый Господь Израиля его простил. И потом, в течение долгой жизни мальчика, много раз ОН спасал его от больших бед и даже самой смерти.
Пролетел май, закончились занятия в школе. Стало очень тепло. Наступило лето, июнь 1941 года. Дети часто сами, под руководством Давида, или с кем-либо из взрослых ходили купаться на реку, на песчаную отмель. Вода в Немане была необычно теплой для мальчика, привыкшего к обжигающей ледяной воде горной реки. Он подолгу находился в воде, наслаждаясь ее ласкающей теплотой и песчаным пляжем.
В один из таких солнечных дней, когда дети баловались в воде и загорали на песке пляжа, неожиданно на пляже появилась очень взволнованная мама. В белом платье и туфлях на каблуках она не походила на пляжных отдыхающих, а ее деловая и быстрая походка выдавала напряженное волнение.
У дома стояла военная защитного цвета эмка. Большая редкость для Гродно того времени.
Все вещи были упакованы и погружены в автомобиль. Их ждал командир пограничник, знакомый им по поезду, и водитель. В доме были только дедушка, бабушка и тетя Поля, вся в слезах. Мальчику помогли переодеться в его комнате, и они с мамой спустились в гостиную, где стояли бледные и взволнованные старики. Мама и сын крепко обняли их, поцеловались. Тетя Поля наскоро вручила им сумку с едой. Все вышли в прихожую и через парадную дверь во двор. Мама взяла сына за руку, и они быстро пошли к машине. Но потом она остановилась, бросилась назад к неподвижно стоящим у входа деду, бабушке и тете Поли, еще раз их крепко, крепко обняла, расцеловала, и пошла к автомобилю, не оглядываясь, стараясь скрыть бегущие по ее щекам слезы. Эту сцену прощания, стоящих у входа дома стариков и обнимающую их мать, мальчик сохранил в памяти на всю жизнь.
«Эмка» рванулась с места и помчалась на вокзал. Все происходило так быстро, что мальчик даже не успел оглянуться и помахать рукой бабушке и дедушке, которых он видел в последний раз.
1.3. Возвращение. Война
На вокзал прибыли за 15 минут до отхода поезда. При входе на вокзал, перрон и в вагон у них тщательно проверяли документы несмотря на то, что везде сопровождал их знакомый командир пограничник. Он передал маме какую-то особенно важную бумагу, которую она предъявляла дополнительно к документам, и тогда их быстро пропускали часовые и отдавали честь, как командирам. У входа в вагон, после того как пограничник помог внести вещи в купе, они попрощались с ним. Мама его поблагодарила особенно тепло, обняла и поцеловала в лоб, как своего старшего сына Семена, с которым пограничный командир был, вероятно, ровесником. Поезд тронулся ровно 18–00 21 июня 1941 года, почти за сутки до начала Великой отечественной войны СССР против фашистской Германии.
Началась долгая дорога домой. Мимо окон поезда пролетели домики и соборы уютного Гродно, мост через Неман. В этот момент они увидели в окне дом Стрельцов, который и мальчику уже стал близким, а маме он был и оставался родным всю ее долгую жизнь, где бы она ни находилась.
В вагоне почти не было штатских, одни военные, большинство в пограничной форме и форме войск НКВД. Зеленые и голубые, как в шутку их называла мама. Поезд быстро мчался на восток. Навстречу, на запад двигались, в основном, грузовые составы.
В купе мама и сын немного успокоились после неожиданной скоропалительной гонки с отъездом. Умывшись, сели ужинать, попросив у проводника чай с сахаром, печенье и морс – любимый напиток мальчика. Открыли сумку, заботливо собранную бабушкой и тетей Полей, где обнаружили множество вкусных вещей.
После ужина, мама показала сыну телеграмму – молнию от отца. Телеграмма была предельно краткой и категоричной. Ее текст:
«Немедленно выезжайте домой. Жду. Целую, отец».
Одновременно с отправкой телеграммы по своим каналам погранвойск он просил коллег содействия в оказании помощи жене и сыну по возвращению домой. И такую помощь они получил на самом высоком уровне. Бумага, которую передал маме командир-пограничник, была всесильной, в чем они убедились очень скоро. Это было письмо, напечатанное на бланке наркома внутренних дел, и оно гласило: