На темной стороне Луны
Шрифт:
Назраткулов глубоко вздохнул — он набирал воздуха на большую обвинительную речь.
— …Мы не знаем пока ни причин, по которым Пак там оказался, ни отношений между ним и стрелявшим. Однако просто так, без причин в сотрудников милиции у нас не стреляют! Согласен? Кроме того, погиб посторонний человек, оказавшийся с ним за одним столом. Сам факт — убийство сотрудника органов внутренних дел — дискредитирует нас. Дает понять, что на сотрудника милиции можно поднять руку! Убить безнаказанно!
— Говорить о безнаказанности убийцы пока рано, —
— Подожди, не оправдывайся! — остановил его Назраткулов и воздел палец: — Мы понимаем, что тебе горько и обидно, но есть правота историческая и правота абсолютная…
Тура откровенно зло усмехнулся — генерал, любивший всегда изъясняться коротко и ясно, выбрал себе в заместители настоящего оратора.
— Ты напрасно улыбаешься! — взвился Назраткулов. — Какой ты сам подал пример недисциплинированности! Начальника уголовного розыска самого не было полдня! Приехал на место преступления последним! Не помог и новый двигатель, который твой шофер заставил снять с производственного агрегата и поставить тебе на машину…
«Ай да зам по кадрам! Молодец! Уже настучали! Дорого мне этот мотор обойдется», — подумал Тура и спросил:
— Неужели я еще должен следить за порядком в гараже? И если шофера надо наказать…
— Не шофера, а тебя! — крикнул ему в лицо Назраткулов. — Шофер вымогал двигатель от твоего имени, на твою машину! Шантажировал управляющего трестом! Здесь фактически состав преступления!
Генерал решительно прервал перепалку, стукнув негромко ладонью по полированной столешнице:
— Главное — это Мубек. Мы не должны допустить, чтобы каждый склонял его, как хотел. Это, если хотите, политика, в конце концов… — Он обернулся к Назраткулову. — Какая выслуга у Халматова?
— Я посмотрел, — Назраткулов заглянул в лежавший перед ним квадратный листок. — На сегодня — 26 лет 3 месяца 17 дней…
— Вызывай своего кадровика. К утру пусть все оформит, — генерал посмотрел на Туру. — Ситуация изменилась. Если ты будешь на пенсии, мне будет легче замолвить за тебя слово. Это совсем не то, что защищать привлеченного к уголовной ответственности начальника розыска. Не сердись. Дела сдашь пока Равшану Гапурову.
Генерал снял трубку прямой связи с дежурным по управлению:
— Пусть Равшан срочно мне позвонит.
«Все, я в ауте, — подумал Тура. — Я бессилен перед их хищным быстромыслием скотов».
Гапуров позвонил через минуту. Как и другие начальники, он сидел на месте, пока генерал оставался в управлении.
— Товарищ генерал, Гапуров у аппарата…
— Завтра с утра примешь дела у Халматова. На прием тебе — тридцать минут. Все остальное время, все силы — раскрытию убийства. Все!
Бросил трубку и повернулся к Туре:
— Введешь его в курс всего, что считаешь нужным. Понял? — Эргашев прищурился. — Что ты считаешь нужным…
Тура догадался: генерал оставляет ему Сувона-чайханщика — капкан, который Халматов и Кореец установили на случай появления сбыточного опия. По какой-то причине генерал заинтересован,
— Я понял.
Тура словно смотрел сон о себе, все происходившее казалось нереальным. Позвонили по междугородному, из министерства. Тура слышал, как Эргашев объяснил кому-то: «Мы уже знаем… Его сажали за сопротивление работнику милиции… Да, да. Если б наоборот! Вот если бы Зията Адылова, инспектора, ухлопали бы сегодня в „Чиройли“, Сабирджон был бы сейчас подозреваемым номер один… Да. Да… А так не пляшет! Его самого убили! Хоп!»
Кто-то заходил из сотрудников, принесли несколько бутылок воды. Потом они снова остались втроем.
Генерал отпер сейф. В нижнем отделении, закрывающемся на особый ключ, находился бар. Щелкнул замок, Эргашев протянул руку, нашел пузатую, непривычной формы черную бутылку, другой рукой подцепил три хрустальные рюмки, поставил на стол, плеснул в каждую.
— Давай. За успехи на новом этапе. — Тура задержал руку над рюмкой.
— Мне надо еще зайти в отдел.
— Ничего. Пей. Глупостей не натворишь. Водителя отпустил?
— Да.
— Напрасно. Надо было его, мерзавца, до утра подержать. Я скажу дежурному, он даст машину.
— Отличный коньяк, — Назраткулов сразу повеселел. Алкоголь действовал на него даже в гомеопатической дозе. — Уйдешь на отдых, все честь по чести. Честно говоря, кадровик уже здесь. Сидит, заполняет твою трудовую книжку. И коллектив уже собирает деньги на подарок. Я распорядился — из фонда конфискованного имущества, с базы, возьмем тебе часы «Ориент». Видел? Самая модная модель. Машина — что надо. Хронометр с цветным циферблатом. Календарь на нем на сорок лет вперед, до 2020 года…
— Я не собираюсь так долго жить, — процедил сквозь зубы Тура, с интересом рассматривая Назраткулова.
Теперь, когда все решилось, полковник будто облегченно вздохнул и потеплел к Туре, и в голосе его было искреннее доброжелательство:
— Надо мне памятный адрес тебе сегодня подготовить. Чтоб по-людски проводить. Ха! Все там будем! Всем слово доброе приятно. Взял я несколько номеров «Литературки» с приветствиями юбилярам — хочу смонтировать по частям. Это уж я тебе так говорю, по-товарищески, неофициально.
Тура поставил стопку.
— И я тебе неофициально. По-товарищески. Засунь себе свой адрес в задницу, — повернулся к Эргашеву: — Разрешите идти, товарищ генерал?
Эргашев молча кивнул. Тура привычно повернулся кругом и, подавляя злость, с отвращением прислушиваясь к цоканью каблуков на сияющем паркете, вышел.
Он поднялся к себе на четвертый этаж. В здании было уже пусто. Тура прошел в конец коридора, к кабинету Пака. Надо посмотреть самому бумажки Корейца, не могло там не остаться хоть какой-нибудь пометки. Но сделать это ему не удалось. Свежая сургучная печать выходным нулевым отверстием вспучилась на дверной коробке. Кончики двух суровых ниток тянулись от ручки двери. Кабинет Большого Корейца был опечатан.