На темной стороне Луны
Шрифт:
— Нет, ничего, — быстро, почти испуганно ответил Тура. И подумал: «Меня принимали в милицию полгода, а выгнали за два часа!»
Кадровик улыбнулся, сочувствующе-вежливо уступил дорогу, довольный собой, повел Халматова к дверям.
К полудню Тура был уже ветераном, ушедшим на заслуженный отдых, обладателем японского хронометра «Ориент», купленного на средства коллег — по указанию Назраткулова — из фонда конфискованных вещей, подлежащих реализации через торговую сеть.
Памятный адрес Назраткулова ему решили не вручать.
Тура спустился в вестибюль. Остановился около
Неслышно подошел к нему хромой Халяф, постоял рядом тихо и стал ссыпать через стеклянный борт корм. Отряхнул ладони и протянул руку лодочкой Туре:
— Будьте счастливы!
Впервые! За все годы! Будто дожидался, когда Тура перестанет быть начальником. А может, ждал, пока Халматов станет обычным человеком? Кто его знает — он ведь очень странный тип, этот хромой Халяф. Урод, фигура в управлении неприкосновенная.
Говорили, множество лет назад Отец республики, Великий Сын Мубека во время очередного приезда на родину высадил после тяжелого обеда из-за руля шофера-охранника и сам погнал по улице бронированный лимузин. Еще не были построены развязки, и на повороте в кишлак, недалеко от старой школы — одной из первых еще туземных школ, построенных в этих краях, поддел он хромированным бампером плотника Халяфа — тот летел метров тридцать, все кости переломал. Выжил. Но стал хромым и странным.
И Эргашев, наверное, посоветовавшись с рыбами, решил вопрос ко всеобщему удовольствию — взял хромого Халяфа в управление, дал звание старшины милиции и приставил к аквариуму — пасти и холить тропических рыб.
Не забывал и Отец-Сын-Вдохновитель хромого Халяфа. В каждый приезд спрашивал:
— Как там этот чудак, что бросился мне под колеса?
Эргашев отвечал:
— Такой бравый служака стал — не узнать!
Халяф гордился формой, ценил должность, безмерно любил Эргашева и ни с кем ни о чем никогда не разговаривал…
— …Будьте счастливы!.. — за долгие годы впервые услышал Тура надтреснутый сиплый голос Халяфа.
В тазу лежало несколько пиалушек, здесь мыли посуду. Старые заварные чайники чернели жестяными протезами, заменявшими отбитые «носики». В неудобном закутке с ковром во всю боковую стену стоял унылый парень — помощник Сувона.
Чайхана, побеленная изнутри мелом, была похожа на фельдшерский пункт.
Сувона видно не было, спрашивать его Тура не хотел, но ковер висел на месте. Большего Халматову не требовалось.
— Лепешки есть?
Юнец цокнул языком.
— А хлеб?
— Хлеб есть. Вчерашний.
Помещение было полно мух, с металлическим звоном бились они в пыльные стекла. Сама по себе популярность чайханы Сувона для многих оставалась загадкой. Обычно сюда ходили шоферы-»дальнобойщики», «короли дороги». Вечерами здесь было не протолкнуться, пили не только чай. Толковали о резине, о перевалах, о ценах на ранние фрукты, овощи и горючее. Иногда голоса спорящих достигали критической
Тура знал, что Сувон болен редкой болезнью — акромегалией. Таких, как Сувон, никто в здешних местах не видел, и внешность его производила устрашающее впечатление — сорок восьмой размер ноги, ладони величиной с совковую лопату, жутко разросшаяся челюсть, нос, уши, тяжело нависшие надбровные дуги — настоящий каменный идол Аку-аку. Завсегдатаи чайханы слыхом не слыхали про патологию гипофиза — они только представляли, как должен быть ужасен в гневе этот идол. Никому не приходило в голову, что он может умереть в любой миг.
Халматов вышел из чайханы, подумывая, куда теперь направиться. Он был абсолютно свободен. Хозяйство Сувона находилось в самом центре — с одной его стороны был центральный проспект, с другой — детский парк. Один из прежних руководителей области — о нем вспоминали и после его вынужденной отставки — мечтал наполнить парк аттракционами для мубекской детворы. Сейчас здесь осталось только колесо обозрения. Сбоку к парку примыкал ресторан «Москва», занимавший двухэтажную пристройку — продолжение ювелирного магазина «Нарус», чуть дальше был мост через Сарсен — горный сай, широко разливавшийся весной и полностью прекращавший свое существование летом. Здесь же, у моста, высилась другая новостройка — центральный универмаг — ЦУМ с прилепившимся к нему киоском «Дары природы».
Подумав, Тура зашел в ЦУМ. Внутри было тихо и сумрачно. Несколько человек, по-видимому, приезжие, неторопливо пересекали пустой зал-этаж.
Объявление у входа призывало посетить выставку-продажу шляп. Тура шагал вдоль витрины и читал названия моделей: 191 — «Вече», 219 — «Фигаро», 205 — «Верховина», «Старт», «Новинка»…
Тура подумал, что он может купить шляпу с любым звучным названием, и люди, знающие в этом толк, будут смотреть на него как на дикаря.
Последние 26 лет 3 месяца и 17 дней он мог надеть что угодно, кроме шляпы. Здесь, в Мубеке, сыщик в шляпе — это зрелище странное, как поп в галифе.
Не исключено, конечно, что, став пенсионером, он привыкнет ходить в шляпе, как привык к форменному пальто, введенному однажды взамен шинели, широкому — с клапаном несуществующего правого кармана, который и нужен был только затем, чтобы рука могла скользнуть в кобуру, висевшую тогда на поясе.
Тура вернулся на проспект, абсолютно пустой на всем протяжении.
Только на автобусной остановке изнывала от зноя молчаливая толпа. Такая же толпа медленно кремировалась на другой стороне улицы. У «Даров природы» шофер патрульной машины 13–47 разговаривал с мясником. В выгоревшей траве на разделительной полосе посреди проспекта шуршали суслики.