На тихой Сороти
Шрифт:
Виталию Викентьевичу можно было верить: с Прянишниковыми он состоял в старинной дружбе. Многие в поселке помнили, что он в молодости сватал Марию. Но ссыльный адмирал Прянишников не пожелал иметь зятем комедианта. Не став членом семьи Прянишниковых, Виталий Викентьевич на всю жизнь остался преданным другом их дома.
Я не любила бывать у Нади. Из-за мух Надины тетки почти никогда не растворяли окна. В низеньких, сплошь заставленных старинной мебелью комнатах было всегда сумеречно, душно, от множества цветов в горшках и горшочках — влажно,
Когда они в черных одинаковых платьях, в черных шляпках с вуалями, в черных дырчатых перчатках выходят на базар или в церковь рука об руку, люди уступают им дорогу и непременно оглядываются. Уж очень сестрицы похожи на важных белоносых грачих.
Я шла не торопясь и обдумывала, что им скажу. А сказать надо, было что-то убедительное, солидное. Что вот, дескать, нельзя разводить терпимость веры на глазах воинствующих безбожников. Вот так прямо и выложу!.. Так один раз приезжий оратор говорил.
На Надином чистеньком крылечке стояло несколько пар разномастной обуви. «Ого,— подумала я.— Наши уже в сборе».
На половичке, как заправский караульщик, лежала лохматая Дэля и помахивала хвостом-бубликом. Я тоже скинула свои парусиновые туфлишки. На всякий случай легонько щелкнула Дэлю в черную тюпку:
— Прокараулишь — сошью себе чувяки из твоей шкуры.
Потом набрала полные легкие воздуха и решительным рывком отворила дверь, как в холодную воду нырнула... Ничего не успев разглядеть в полутемной прихожей, ворвалась в столовую и начала речь от самого порога:
— Товарищи Анна и Мария Максимилиановны! Если вы воинствующие безбожники... Мы не позволим на красной базе...
Грянул такой оглушительный хохот, что я попятилась. Мои друзья восседали на венских стульях вдоль стены и хохотали самым предательским образом. Люська визжала и стукала по половику пятками в белых шерстяных носках. За столом улыбался Виталий Викентьевич. Почти мирно тетка Мария сказала:
— Вот оно, теперешнее воспитание: яйцо вкатывается в чужой дом и начинает учить курицу!
Анна повелительно махнула мне рукой: - Сядь и молчи. Оратор. Мы уже решили. Наша племянница вступает в это самое... в пионеры. И она больше не пойдет в церковь. И из ее комнаты мы убрали образа.
Ура!— заорала я и неожиданно для себя чмокнула тетку Анну в белый грачиный нос. Та засмеялась.
— Разбойники! Надюша, поставь-ка самоварчик.
– Да,— важно подтвердила Мария. — Мы все будем пить чай с земляничным вареньем! И с ватрушкой.
После уроков из всех классов нижнего этажа в коридор вынесли скамейки. На них расселась общешкольная пионерская дружийа. А за столом, покрытым кумачом, расположился совет дружины. В центре Катя-вожатая, а рядом с нею очень рыжий и очень серьезный
Справа от Васьки, слева от Кати — члены совета дружины. И ни одного учителя. Полная самостоятельность.
В пионеры принимали серьезно, придирались ко всякой мелочи, высказывались все, кто хотел, спорили, шумели, переголосовывали. Никто не торопился, но дело спорилось: за два часа с четвероклассниками было покончено. Подошла наша очередь.
Люську приняли условно: если до 7 ноября не схватит ни одного «неуда» — получит красный галстук.
И Надю приняли с оговорками. Взяли с нее дополнительное торжественное обещание, что она поднимет дома антирелигиозную пропаганду на должную высоту.
И Аленку приняли. Правда, Динка крикнула со своего места, что Аленка отлынивает от общественной работы, но та вывернулась:
— А мне ничего пока не поручали!
И это было правдой. В классе привыкли считать Аленку белоручкой и маменькиной дочкой и даже о последнем воскреснике ее не предупредили. Вот и получилось, что, когда весь класс копал картошку в Михайловском колхозе, Аленка дома нежилась.
— Она сплетница-газетница! — выкрикнула с места Люська. Но эту реплику Васька-председатель пропустил мимо ушей. (Кто из девчонок не любит позлословить? Что верно, то верно.)
За Аленку голосовали почти единогласно. По всем предметам у нее «хоры», тихая, скромная. Да, она тихая, очень даже тихая...
— Хоботова! — Моя фамилия прозвучала, как чужая. Про всех спросили меня: про мать (как будто не знают, кто она такая!), про отца, про деда, про бабку и даже про Тоню. Сам Васька Мальков спросил:
— Почему прислугу держите?
Какая же Тоня прислуга? Она просто Тоня. Полная хозяйка в доме. Так я и ответила. А Васька еще подкинул непредвиденный вопрос:
Слушай, я узнал, что твоя мать классическую гимназию закончила, как же так? Ведь дед твой крестьянин?
Ну и что из того? Зато дедов дед был майор. Вот маму и приняли.
Васька присвистнул:
Так, выходит, ты из дворян?
Я только заморгала:
Из каких дворян?
Ну как же, раз твой прапрадед был майором, а это почти генерал...
Никакой он не генерал! Он просто бородинский герой. Командир батальона двадцать седьмой дивизии генерала Неверовского! — единым духом выпалила я и обернулась назад, ища сочувствия у притихших одноклассников.
Вовка Баранов крикнул?
— Голосуйте! Нечего там...
И Динка не утерпела
— Она ударница и староста!
И кто-то из старшеклассников крикнул?
— Какое нам дело до дедов и прадедов?
В коридоре стало шумно. Катя-вожатая, побрякав в колокольчик, что-то сказала Ваське Малькову. Но тот упрямо затряс крутолобой головой. В наступившей тишине Васькины слова хлестнули меня нестерпимой обидой.
Нет,— сказал он. — Надо все проверить. Этак всякий чуждый элемент может пролезть в пионерскую организацию.