На том берегу
Шрифт:
С того дня и пошли у Кузьмы эти летучие свидания с весёлой проводницей из третьего вагона скорого поезда: она рукой ему да улыбкой из окошка, а он — жёлтым своим флажком.
Много дней жил Кузьма одной тайной надеждой, что однажды знакомый поезд сбавит ход, притормозит на минутку на полустанке и оставит возле холостяцкой его сторожки черноглазую проводницу. Но проходили дни, а поезд всё мимо и мимо… «Ничего, — говорил себе Кузьма, — мы терпеливые, мы ещё подождём». И ждал. И не терял надежды, что придуманная и столько раз перевиденная в мыслях встреча всё-таки сбудется.
А время шло. Парни-одногодки, с которыми встречался на гулянках когда-то, разбирали невест наперебой, развозили
Тут и прознали в деревне: Кузьма-то, обходчик, невесту ждёт… И невеста уже есть, да вот беда: поезда-то на полустанке не останавливаются. Никак не сойти невесте. Вот и ездит всё мимо да мимо.
…Та давняя зима была лютой и снежной. Дороги забило, будто их и не было. И вот случилось несчастье — в деревне занемог человек, а человеку тому год от роду… Дело к ночи. Обезумевший от горя отец заложил сани, укрыл двоих тулупом — мать и ребёнка — и погнал лошадь. Куда? Прямо к Кузьме, на полустанок. Ближе-то некуда: до единственной в округе больницы не двадцать ли вёрст.
С метелью ввалились к Кузьме в сторожку. Отец с порога: «Как хочешь, а выручай! На тебе нонче свет клином…»
Никто не помнит теперь, в каких подробностях тогда всё свершилось. Известно, что часом позже шёл мимо сторожки скорый поезд. Привычно снарядившись — в полушубке, в валенках и с фонарём, — вышел Кузьма на свой пост. Бутылку керосину с собой прихватил…
В ту ночь возле сторожки Кузьмы остановился поезд. Он увёз с собой первых пассажиров с полустанка — мать с больным ребёнком.
Всей округой потом в Москву писали — хлопотали за Кузьму, недопустимое самовольство которого грозило ему крупными неприятностями. И полушубок новый ему сообща справили — свой-то он тогда дотла спалил: облил керосином и поджёг, чтобы машинист сквозь метель увидал и остановил поезд.
С тех пор на этом полустанке и стали останавливаться поезда. Много ли, кажется, минута? А подумать — много! Не будь тогда той минуты… Да что там! Вот и я, выходит, должен быть благодарен ей…
— Ну, а Кузьма, — спросил я у Марьи, — чем же кончилось у него с той проводницей?
Призадумалась Марья, с печальной улыбкой взглянула на меня — будто посожалела, что чего-то — самого главного — я и не уловил, не понял.
— А и не кончилось ещё, — усмехнувшись, сказала она. — Так и ходит наш Кузьма в женихах. Может, не ждать бы ему, а сесть в тот поезд надо было. А он не сел, остался. Похоже, и сейчас ещё ждёт? — она вздохнула и поднялась из-за стола, подставила табуретку к тёплой печке, села к теплу спиной. — Ну вот, про Кузьму вы теперь всё знаете, считай, и про нас всех — про меня, про Лександру, про Матвеича нашего… Ведь тебя, Матвеич, сколько раз в район на высокую должность сватали, а ты вот с нами остался. Вот и выходит, что Кузьма-то, он в каждом из нас вроде живёт. Земля родная всех нас держит, куда мы без неё?..
Что правда в этой истории, что вымысел — я и теперь не знаю. Но всякий раз, когда вспоминаю об этом, я вижу одно и то же и думаю об одном… Вижу маленькую сторожку и человека, одиноко стоящего с флажком в руке, а мимо сторожки, мимо этого полустанка днём и ночью мчатся поезда. Остановятся на минуту и снова набирают ход, чтобы лететь дальше.
Как велика и как мала на земле наша жизнь! Вся жизнь и каждая минута…
ВИШНЁВЫЙ САД
Больше месяца в окрестностях города Волжска шли съёмки двухсерийного цветного широкоформатного художественного фильма о войне. Кончался август, погода стояла
На понедельник назначили съёмки. А в субботу заболела актриса, которая должна была сниматься в этом эпизоде. В группе началась паника.
Режиссёр Евгений Горелов, человек уже немолодой, не новичок в кинематографе, он же и автор сценария, ходил по гостиничным коридорам мрачнее ненастной осенней тучи и суеверно ругал себя за то, что чёрт дёрнул его назначить съёмки на понедельник. Неотснятый эпизод был очень нужен ему, просто необходим; вся эта невероятно сложная, с таким трудом и скрипом закручивавшаяся карусель, которая стольких сил и нервов стоила, держалась на этом эпизоде, а эпизод, каким он задумывался и виделся Горелову, — на этой актрисе, специально им, Гореловым, приглашённой на съёмки. Он вспомнил, как долго и терпеливо уговаривал её, звонил несколько раз ей в Москву, на квартиру, соблазнял как мог этой небольшой, но выразительной, ну прямо для неё написанной ролью, в которой он «не видит» никого другого, а в последний раз даже текст роли стал пересказывать в трубку, при этом так вдохновился, так распалил себя, что пожилая актриса не удержалась, дрогнула.
Наутро она приехала, но тут же пожаловалась на головную боль, а к вечеру у неё поднялось давление. Утром следующего дня — это было воскресенье — состояние здоровья актрисы не улучшилось, и от завтрашних съёмок она отказалась наотрез.
А время шло, и нужно было что-то решать. Распускать группу, ждать, когда поправится актриса? Или срочно звонить на «Мосфильм» и просить другую исполнительницу? Но успеют ли?
И тут кого-то осенило: ведь в Волжске, в этом небольшом городке, есть свой драматический театр! Пусть провинция, пусть не Театр на Таганке и не «Современник», но в таком-то положении…
Не рассчитывая на удачу, скорее, сознавая, что иного выхода нет, Горелов без особого энтузиазма принял предложение своей помощницы, ассистентки Зиночки, сходить в местный театр: а вдруг да и найдётся подходящая актриса! Через двадцать минут Зиночка была в театре. Но опять незадача! Кроме старичка вахтёра и дежурного пожарного, в театре никого не оказалось. Отпуск.
— Господи! — Зиночка в отчаянии опустилась на стул. — Вот не везёт! Что же делать-то?
Она с надеждой взглянула на старичка вахтёра, восседавшего в мягком реквизиторском кресле с газетой в руках.
— А вы, извиняюсь, по какому вопросу? — Отложив газету на стоявший рядом столик, он взглянул на неё из-под очков. — Ежели дело важное, так можно и поискать кого надо. Небось не все по курортам разъехались.
— Вчера ещё тут вертелись, — сообщил подошедший пожарный.
— А может, и правда, — воспрянула Зиночка. — Я, видите ли, с «Мосфильма», мы здесь картину снимаем, и нам позарез нужна актриса…
Она тут же принялась объяснять вахтёру и пожарному, какая именно актриса нужна для съёмок, и как это срочно нужно, и что за эпизод предстоит им снимать, и вообще о будущем фильме — о ком и о чём он… Всё больше проникаясь особой, свалившейся на их головы ответственностью за судьбу киноэпопеи — так Зиночка назвала будущую картину, — вахтёр и пожарный долго и озадаченно молчали, а потом, отважившись, стали наперебой вспоминать одну за другой фамилии местных актрис, обсуждая при этом их достоинства и недостатки; единодушия в творческих оценках и личных симпатиях не было — вахтёр сердился на пожарного, пожарный на вахтёра, — а дискуссия безнадёжно затягивалась. Зиночка сидела как на иголках, то и дело поглядывала на часы. Угадав её беспокойство, вахтёр решил поставить точку.