На троне в Блабоне
Шрифт:
Достав мяч, я бросился к девушкам. Да, все происходило именно так. Мне давно пора было наткнуться на стену, но, кроме необычного, прямо-таки болезненного ощущения легкости, я ничего не почувствовал. И вот уже бежал по весеннему лугу, а девушки пытались окружить меня, преграждая дорогу. "Отдай! Отдай!" — кричали они, кроме одной, которая стояла в сторонке, словно слегка испуганная тем, что натворила.
Мне наконец-то удалось вырваться из этого круга. Чувствуя за своей спиной целый лес алчных трепещущих рук, я опустился на колено перед той,
Она была так близко, что платье ее касалось моей ладони. Не удержавшись, я обвил руками ее бедра и резко притянул к себе. Целовал и чувствовал, как тепло моего дыхания возвращается ко мне сквозь шелк запахом ее тела. Она вплела пальцы мне в волосы, поигрывала моим ухом, словно я был ее собачонкой (я и согласился бы стать ею хоть на всю жизнь).
Девушка опускалась все ниже, а мне казалось, что это я поднимаюсь, целуя ее тело, к девичьим губам, и вот она тоже стояла передо мной на коленях и, положив обе ладони мне на плечи, долго смотрела в глаза, прежде чем поцеловать.
Юные богини окружили нас, словно рой мотыльков, окликали ее, предостерегали птичьим гомоном. Я понимал, что моей избраннице завидуют и поэтому умоляют отвергнуть меня. Но она отрицательно покачала головой, и ее распущенные волосы скользнули по моим щекам.
Тогда девушки утихли, расступились, и к нам подошла сама Куин Линь. Волосы у нее были высоко заколоты серебряными шпильками, как подобает замужней женщине. Камни на украшениях сверкали зелеными и желтыми огоньками, словно кошачьи глаза.
Богиня поставила свои условия, потребовала высокой платы, понуждаемая напевными стенаниями девушек, но моя любимая на все соглашалась. Меня отвели в глубь сада, сначала я искупался в озере с горячим источником, потом мне принесли новую одежду, а на шею надели цветочные гирлянды.
Девушки заиграли на флейтах, ударили по струнам лютни, позванивая медными побрякушками. Мне велено было стать на колени перед богиней Куинь Линь, и та благословила наш брачный союз. Тогда я впервые услышал имя моей любимой: Лин Лин, оно напоминало звучание маленьких серебряных звоночков, которые ветер колышет под крышами храмов, где их развешивают, чтобы отгонять злых духов.
"Лин Лин", — восторженно повторял я, а она поворачивала ко мне свое лицо, улыбаясь сладко, точно ребенок во сне.
Потом нам устроили пир. Я пробовал неизвестные мне кушанья и пил вина, вкус которых помню до сих пор. Девушки слагали в нашу честь песни. Возвращались мы в зеленоватом свете луны, напоминающей выщербленное блюдо, скатившееся со стола богов. Девушки провожали нас целым хороводом с фонарями, мы проходили по крутым мостикам, отражающиеся огоньки подхватывала и увлекала быстрая вода.
"Лин Лин, ты в самом деле моя", — шептал я, обнимая ее на низком ложе, к которому она меня подвела. Лампа из резного нефрита рассеивала мягкий свет на обнаженное тело девушки, красиво очерченный живот и маленькую, не больше чаш для риса, грудь.
И были мы с ней муж и жена. Днем мне приходилось
"Не думай обо мне так настойчиво, — просила она, опускаясь на циновку. — Это мешает мне как следует выполнять свои обязанности у моей госпожи — хочется все бросить и бежать к тебе… Все время сбиваюсь, повторяю в молитвах твое имя, даже в хоре пою громче всех, чтобы ты мог меня услышать".
Я давал обещания, клятвы. Когда она была рядом в плену моих объятий, гибкая и горячая, легко было соглашаться на все. Когда же утром она уходила, я до того тосковал, что зов моего сердца должен был разноситься по всей долине, словно клик оголодавшего ястреба.
А ночи неслись галопом. Я не считал тех ночей, их и так было недостаточно. Не существовал для меня мир без нее, моей возлюбленной, я забылся, одурманенный любовью, мне хотелось все время пребывать в этом восторженном состоянии. Был ли я счастлив? Трудно найти соответствующие слова, никогда здесь я не жил в таком напряжении! То, что ты знаешь, всего лишь тень, по которой, однако, можно определить, что существовало солнце. Там же я купался в избытке его сияния.
Луна напоминала серебряный крюк, повисший на зазубренных скалах. Лин Лин призналась мне, что ждет ребенка, озабоченно допытываясь, кого бы мне хотелось больше: сына или дочь? Но меня тогда вдруг пронзило каким-то холодом — будто догадка, что предназначение мое свершилось и скоро придет время уйти. Уйти значило умереть. Мне предстояло это так же, как предстоит цветку осыпание лепестков, когда начинает завязываться плод.
А Лин Лин обняла мою голову, прижала к груди, как мать, которая стремится защитить ребенка от страха перед жестоким миром. Я осыпал поцелуями ее тело, она отдавала мне всю себя, и, успокоенный, я уснул.
Как-то в полдень охваченная ужасом Лин Лин вбежала в комнату и, вцепившись в мою одежду, выдохнула в лицо: "Убегай поскорее, он тебя убьет!"
Пылающие, мокрые от слез щеки ее прилипли к моей шее.
"Кто мне угрожает? Пусть попробует со мной сразиться!" Я чувствовал в себе такую силу, что мог сопротивляться самим небесам. Но мой враг уже приближался, земля дрожала под ним.
Это был великан, весь из раскаленного железа, за ним тянулись почерневшие следы обугленных трав. Чешуя его панциря глухо позванивала и высекала искры. Глаза без зрачков горели красным огнем.
"Бежать уже поздно, — шептала моя богиня, дрожа от страха. — Спрячься, укройся где-нибудь здесь!" И толкала меня, ударяясь в мою грудь, точно волна, накатывающая на берег. Ее испуг передался и мне.
"Это главный дьявольской стражи, он узнал о тебе и хочет теперь растоптать, испепелить…"