На участке неспокойно
Шрифт:
— Все эти происшествия произошли за сутки, — закончил инструктаж Якуб Панасович. — Я еще раз повторяю: службу надо нести бдительнее.
— Разрешите, — неожиданно перебил Автюховича чей-то нетерпеливый голос.
Начальник ОУР поднял голову:
— Да.
— Повторите, пожалуйста, приметы преступника, которого разыскивают ташкентские товарищи. Я прослушал.
Кто-то засмеялся. Тотчас засмеялся и Сабиров. Он ссутулился и стал совсем маленьким, словно врос в землю. Якуб Панасович сурово взглянул на него, повторил приметы преступника, затем напомнил:
— «Милиция — зеркало
— Мы не забываем, Якуб Панасович, — искренне сказал Сергей.
— Подхалим, — тихо проговорил Сабиров. Его услышали немногие: два-три человека, стоявшие рядом. Они знали, что Сергей никогда не был подхалимом, однако промолчали, чтобы не мешать инструктажу.
Автюхович обратился к подполковнику:
— Султан Абдурахманович, вы что-нибудь скажете?
Абдурахманов перестал ходить, остановился и внимательно оглядел всех. Он весь как бы вырос на целую голову — держался прямо, выпятив грудь.
— Скажу, Якуб Панасович, скажу, — не меняя позы, проговорил с хрипотцой начальник отдела. — Знаешь, по-моему, мы с тобой несколько сгустили краски.
— То есть? — не понял начальник ОУР,
— У нас не такое уж неприглядное положение, как ты разрисовал тут, — продолжал красоваться Абдурахманов.
— Сотрудники отдела работают старательно и самоотверженно. Они не считаются ни с личным временем, ни с отдыхом. Разумеется, у нас есть еще некоторые товарищи, которые несут службу спустя рукава. Мы с ними поговорим отдельно, а если надо, накажем. Не взирая на лица. Сейчас я не буду называть имена этих сотрудников, потому что уверен: они правильно поймут меня и переменят свое отношение к служебным обязанностям. Правильно, совершенно правильно, Якуб Панасович, ты сделал, повторив еще раз слова Михаила Ивановича. Милиция действительно зеркало Советской власти. Это замечательное высказывание обязывает нас ко многому. Вы согласны, товарищи?
— Согласны, — бросил кто-то из задних рядов.
— Все, как один! — поддержал Сабиров.
— Разрешите мне вернуться к началу моего выступления. — Абдурахманов прошелся перед строем. — Я повторяю: Якуб Панасович сгустил краски. На нашей территории нет особых происшествий. Это заслуга всего коллектива. Мне нравится, как организовал работу участковый уполномоченный Голиков. Если бы все наши сотрудники работали так, как и он, у нас не было бы нераскрытых преступлений.
— Нашли кого хвалить! — недовольно буркнул под нос Сабиров.
Подполковник, должно быть, не услышал его. Он продолжал:
— Я очень рад, что у нас работают такие люди, как коммунист Голиков! Заслуга его прежде всего в том, что он сумел найти контакт с народными добровольцами. Они постоянно находятся на боевом посту. Особенно активно борется с преступниками и хулиганами Василий Войтюк.
— На других участках тоже имеются Войтюки, — опять подал голос Сабиров.
— Правильно, имеются, — подтвердил Абдурахманов. — Я не говорю, что только на участке товарища Голикова имеются дружинники. Однако, я еще раз повторяю, только товарищ Голиков постоянно поддерживает с ними
— Подумаешь… — стоял на своем Сабиров.
Сергей нервно переступал с ноги на ногу, не зная, радоваться или печалиться такому повороту дела. Совсем недавно подполковник верил клеветническим заявлениям Садыкова и Розенфельд…
Недоумевал, слушая Абдурахманова, и Якуб Панасович. Еще никогда начальник отдела не отзывался так о работе Сергея. Он или ругал его, или просто не замечал того хорошего, что тот делал. Может, Сергей узнал что-нибудь неблаговидное о начальнике? Абдурахманов нередко покровительствовал тем, кому было известно о нем больше, чем положено.
«Что же Сергею удалось узнать?» — подумал Якуб Панасович.
Он полез в карман и нащупал хрустящую бумагу. Это была путевка в Кисловодск. Завтра в четыре часа он должен быть в ташкентском аэропорту.
Сегодня жена с утра не давала ему покоя. Роясь в каких-то вещах, она то и дело спрашивала: «Серый костюм положить?», «Твою любимую финку положить?», «Свитер положить? Учти, холода же настают.»
Он молча улыбался, видя, с какой любовью все она делала, собирая его в дорогу…
Абдурахманов продолжал расточать похвалы — теперь он говорил о работе участкового уполномоченного Сабирова.
Тот стоял, нахохлившись, такой недоступно гордый, что на него нельзя было смотреть без ощущения неловкости.
«За что подполковник хвалил меня? — возвратился к прерванным мыслям Сергей. — За какие заслуги? Я же ничего особенного не совершал. Если бы он знал о моей пьянке у Крупилина, не делал бы этого. Склонял бы на каждом шагу: «Голиков — такой. Голиков — сякой. Таким, как он, не место в органах милиции!»
Сергей нетерпеливо затоптался на месте. Он приподнял голову и, встретившись взглядом с Автюховичем, попросил разрешения выйти из строя.
— Тебе что, Голиков? — оборвал подполковник панегирик в адрес Сабирова.
— Зря вы хвалили меня, товарищ подполковник, — вытянулся Сергей. — Скрыл я от коллектива проступок…
— Какой? — заинтересованно спросил Абдурахманов.
Сабиров часто закашлял в кулак. Кто-то громко зацокал языком.
— Что же вы? — напомнил Якуб Панасович. Он понял, о чем хотел сказать Сергей. Это взволновало его. — Мы ждем вас… Говорите, не стесняйтесь!
— Я, товарищи, очень виноват перед вами, — взглянул Сергей на офицеров. — Не знаю, как все вышло. Наверно, потому, что был пьян… В общем, — закончил он тихо, — я чуть человека не убил.
— Что? — сорвался с места начальник отдела.
Автюхович тотчас пришел на помощь Сергею, видя,
как дрогнули у него губы:
— Зачем вы преувеличиваете, Голиков?
— Ты в курсе дела? — повернулся Абдурахманов к Якубу Панасовичу.
— Да.
— Почему же ты, Голиков, молчал? Когда это произошло? Рассказывай! — приказал подполковник.
Сергей ничего не скрыл.
«Молодец! Молодец! — повторял про себя Автюхович. Он не спускал глаз с Сергея, искренне радуясь его признанию. — Если бы все говорили друг другу только правду, как было бы легко работать! Сколько бы замечательных возможностей открылось перед каждым человеком!»