На узкой тропе(Повесть)
Шрифт:
— Вот что делает глупость! Завтра он приведет милицию, собак-ищеек, и нас переловят, как глупых перепелок. Что молчишь?
— Простите, ишан-ака.
— Часто приходится прощать тебя.
Обгорелой палкой ишан поковырял в костре, затем достал из-за пазухи табакерку, сделанную из маленькой тыквы, бросил под язык щепотку насвая [4] . На болоте проснулась выпь, неуверенно ухнула, словно для пробы голоса и, помолчав, заревела. Ей откликнулся трескучий голосок чирка. Гаркнув, слетел с шатра
4
Насвай — вид табака.
— Ф-фу ты, нечистая сила! — вздрогнул ишан.
Мадарип-ишан вздохнул и толкнул в бок задремавшего Гузархана.
— А где тот сумасшедший? Почему о нем не беспокоишься?
— Не знаю, ишан-ака, — проворчал Гузархан. — Он совсем ничего не говорил. И глаза у него были тусклые, как у мертвеца. А потом… Может, волки…
Роман даже о боли своей забыл. Он догадывался, о ком говорили «святые». О Душанбе! Значит, все правильно, что рассказывал дедушка Тургунбай — Душанба из одной с ними шайки, такой же «святой», как и эти. И такой же дикий… А потом, наверно, он ушел, понял обман и — задний ход? Эх, куда я попал?!. А может, все это мне кажется, снится, а не происходит наяву?..
— Убедиться надо, какие волки съели его, — вздохнул ишан. — Ох-хо, аллах милостивый, услышь нашу молитву, отведи горе от моих братьев. Мальчишку разыскать!
— Как это сделать, ишан-ака?
— Ты меня не спрашивал, когда набрасывался на него. Я ничего тебе не скажу. Думай сам.
— Что можно придумать? Я найду его, а потом что?
Мадарип-ишан не ответил. Но Роман почувствовал, как все в нем обмякло. Стало жарко. Он задыхался от запаха прелого камыша и мышей. Казалось, что эти мягкие и гадкие мыши лезут на него со всех сторон, пищат, кусаются. Он прижался к Саидке.
— Про тебя говорят, — шепнул Саидка.
Роман ничего не ответил. Он подумал о другом: Саидка не спит и так же, как он, слушает. Значит, Саидку что-то волнует, ему тоже не спится, и думает он, конечно, не о том, как лучше услужить «волосатым» и противному старику-ишану, а о чем-то другом…
А Душанба, которого не раз вспоминали этой ночью, менялся на глазах. Плечи его раздались и выпрямились, грудь подалась вперед, спина, еще недавно походившая на сучковатую доску, сделалась упругой и сильной. И лицо изменилось — оно стало свежим и округлившимся, только глаза еще не совсем успокоились.
Встречи Душанбы с учителем Насыровым больше не носили налета холодной отчужденности. Тот серьезный разговор, который, как казалось Душанбе, будет последним, наоборот положил начало новым долгим и мирным беседам. Душанба с жадностью прочитывал газеты, которые ему каждый день приносили ребята. Нередко с ними приходил и учитель. Вот и сегодня они пришли втроем. Гости нашли Душанбу в беседке, увитой виноградными лозами. Он читал книгу.
— Здравствуйте, Алихан-ака, как
— Спасибо, Джура-ака, спасибо, — отвечал, он, смущенно улыбаясь. — Я причинил вам столько неприятностей и забот. Простите меня.
— Что вы, Алихан-ака! Я спрашиваю о здоровье, а вы…
— Мне хорошо и я всем очень доволен. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, друг, спасибо. Что читаете? — заглянул в книжку учитель. — О-о, «Повесть о настоящем человеке»! Чудесная книга!
— Это они, — указал на ребят Душанба. — И понимаете, Джура-ака, каждый раз приносят такую книжку, что за живое не взять не может. Прямо психологи настоящие!
— Ну, ну, только не перехвалите их, — шутливо погрозил пальцем учитель. — Психологию изучают в десятом классе. Им — рано. Но они — пионеры, Алихан-ака, а это уже ко многому обязывает.
Они присели на скамейку, ребята устроились поодаль и делали вид, что разговор взрослых их не касается.
— Что говорит доктор? — опросил учитель.
— Совсем ничего не говорит, — ответил Душанба. — Мне кажется, он считает меня по-прежнему психом, от которого можно ожидать все, что угодно.
— Ну, зачем так… — перебил учитель. — А вы-то сами что чувствуете?
— Хорошо себя чувствую. Очень хорошо.
Насыров немного помолчал, внимательно посмотрел в лицо собеседника.
— Хочу предложить вам работу, Алихан-ака. Как вы?..
— Работу?! — Душанба переменился в лице. «Работа»! Это слово давно уже стало чуждым для него. Оно пугало его так же, как пугали другие слова: тюрьма, милиция, суд. Но сейчас это слово прозвучало совсем иначе, просто, как звучит слово хлеб, вода, воздух, жизнь. Оказывается, в слове нет ничего страшного, стоит только прислушаться к нему сердцем.
— Работу?.. А какая может найтись для меня работа, Джура-ака? — робко спросил Душанба.
— Простая работа в нашем школьном саду, — объяснил учитель. — Вот и ребята — ваши помощники. Они там сейчас одни трудятся.
— Право, не знаю, что сказать, — смущенно продолжал Душанба. — Если говорить честно, мне хотелось другую работу. Именно ра-бо-ту… Хотелось бы с кетменем…
— Ваше желание вполне понятно, дорогой мой, — улыбнулся учитель. — В школьном саду именно такая работа.
— У нас там есть и лопаты, и грабли, — добавил Федя. — А осенью трактор обещают дать.
— Трактор?!
— Конечно, — подтвердил Джура Насырович. — Нам хорошо помогают шефы, совхоз.
— Не хочу скрывать от вас, Алихан-ака, — продолжал учитель, — я думаю о некоторых и своих личных интересах: собираюсь отдохнуть, раны подлечить. Они снова начинают меня беспокоить. А вы пока за делом поглядите. Согласны?
— Неужели это возможно?! — испуганно произнес Душанба. — Поручить мне такое дело… А если…
— Мы — люди, Алихан-ака, лю-ди, — подчеркнул учитель. — Люди не могут жить без доверия. Вот мы и пришли сказать, что доверяем вам. Договорились?