На узкой тропе(Повесть)
Шрифт:
Душанба стоял возле беседки высокий, бледный и глубоко взволнованный. Его волновала неминуемая встреча с чем-то большим, радостным, светлым, встреча с людьми, которых он еще вчера боялся, презирал, сторонился.
ЛЮБИМЕЦ АЛЛАХА
Роман так больше и не заснул, вконец напуганный услышанным. С бьющимся сердцем он следил за тем, как просыпались его страшные соседи. Один за другим они выползали из шатра, грелись на солнце, почесывались. Обогревшись, стряхнув с себя
Последним из шатра вышел Мадарип-ишан — высокий и важный, с непроницаемым выражением лица. Роман приподнялся на локте и стал наблюдать. «Вот он какой, их главный предводитель… „Волосатый“, а у самого нет волос. Хитрый, не хочет людей смешить».
Мадарип-ишан расправил плечи, поднял голову, точно собирался начать утреннюю гимнастику. Умылся из того же кумгана, в котором кипятили чай. Расстелил халат и встал на молитву. Роману было хорошо видно его лицо, вначале — строгое, нахмуренное, будто старый ишан сердито ворчал на кого-то. Потом оно расплылось в рабском умилении, а губы скривились в такой сладкой улыбке, словно их хозяин только что съел жирный плов. Кончив улыбаться, Мадарип-ишан, сморщившись, заплакал настоящими слезами, которые тихо ползли по рябому лицу. Это уж совсем удивило Романа: как можно плакать, когда тебя никто не обижает?
Кончив молитву, ишан крикнул Гузархана и велел ему оседлать ишака.
— А ты чего сидишь, бездельник? — проворчал он на Рауфа-хальфу. — Чего дожидаешься?
— Сейчас я, ишан-ака, сейчас уйду. Накормлю птицу и уйду.
— Аллах хозяин птицы, он и накормит ее.
— Да, да, ишан-ака, — безропотно согласился Рауф-хальфа. — Об этом я и говорю всем правоверным…
Мадарип-ишан, кряхтя и вздыхая, взобрался на ишака и тронулся в путь. Петух, глядя ему вслед, захлопал крыльями и запел. Лицо старого Рауфа просияло улыбкой. Он погрозил петуху скрюченным пальцем.
— Ах-ах-ах, зачем так кричишь, мошенник?
— Наелся — и кричит. Смотрите, какой у него зоб, — сказал Саидка, подсаживаясь к Рауфу.
— A-а, это ты, Саид!
— Рауф-ата, зачем вы его всегда таскаете? Ишан-ака говорит, что петух не ваш, аллах хозяин ему, а вы таскаете? — спросил Саидка.
— Вот поэтому-то, сын мой, я и не расстаюсь с птицей, что она в таком уважении у аллаха находится. Может, всевышний заметит и пошлет мне за мой труд немного счастья. — Рауф-хальфа беззубо ухмыльнулся, сощурив хитрые, очень живые глаза.
Саидкины расспросы о петухе разозлили Романа — он ждал еды от Саидки, ждал с голодным нетерпением, с болью в желудке, а тот… «Разболтался, нашел время».
— Петух! Аллах одарил его не только сладкозвучным голосом, мудростью и предвидением, — продолжал Рауф-хальфа. — Эта крылатая живность все понимает и все предвидит. А когда приблизится конец, аллах прикажет своему любимцу опустить крылья и не радовать больше
— Не верь, Саидка, ему! — закричал Роман, вскакивая и забыв про больную ногу. — Неправду он говорит! Неправду! Никого на небе нет! И петуха там нет!
Рауф-хальфа, схватив петуха, пустился было бежать, но Саидка вцепился ему в халат и закричал:
— Куда вы, ота Рауф? Не убегайте, я все расскажу!
От страха глаза у Саидки округлились, как у совенка. Он знал, что вот-вот придет Гузархан, который ушел искать ишака, и тогда Ромку схватят.
— Ата, Рауф, Ата Рауф!.. Все объясню, не убегайте!.. — твердил Саидка, а Ромка, точно потерявший рассудок, продолжал:
— Спутники там летают! Вселенная там!..
— Перестань, Ромка! — кричал Саидка. — Перестань!..
Рауф-хальфа, как загнанный, насмерть перепуганный заяц, забежал в шатер и забился в угол.
— Он заблудился, ота Рауф. Потерял дорогу, — торопясь, объяснял Саидка, встав перед стариком на колени. — Ногу немножко повредил… Это корейчонок Ромка из нашего кишлака. Я его нашел в тугаях и привел сюда… Вы, ота Рауф, не говорите никому. Дайте мне такое слово. Честное слово…
Старик немного успокоился, но в глазах его застыла тревога. А мальчишка не мог остановиться. Он никогда еще не творил с таким волнением и так много.
— Я знаю вас, Ата Рауф, вы не скажете Мадарип-ишану! Вы хороший… И Гузархан-хальфе ничего не скажете! Никому! Маленьких нельзя обижать, скажете — вас аллах накажет… А Ромка — он тоже хороший… Потом он уйдет. Не скажете?
Рауф-хальфа закрыл глаза и вздохнул.
— Аллах вам судья, — прошептал он. — Аллах все видит и все знает, я только раб его, я ничего не знаю, сын мой… А петух — э-э, он совсем глупый. Мне не удалось научить его разговаривать. Он умеет кричать и драться, а рассказываю за него я, сынок.
На лице старика появилась улыбка, слабая, но с доброй хитринкой. Он покачал головой и поднялся. Саидка, совсем измученный, повалился на землю и долго лежал, бездумно разглядывая дырявый полог шатра, через который лезли острые, как золотые иглы, лучи солнца.
Саидка присел подле Романа и заглянул ему в глаза.
— Зачем кричал? — спросил он.
— А зачем он неправду говорит? А ты слушаешь…
— Каждый говорит, что хочет. Пускай говорит. Ему хорошо бывает, когда его слушают, а мне что?
— А тебе, конечно, бари-бир, — с раздражением заметил Ромка. — Говорить надо о деле, а не о глупостях. Ты веришь ему?
Саидку никто еще так прямо не спрашивал, и он не знал, что ответить. Даже немного оробел и, помешкав, сказал:
— Болтать не будет. Ата Рауф вреда никому не делает. Чудак немножко… Если бы Гузархан был здесь — плохо бы тебе…
— Ну и пусть плохо! — вспылил Роман, а потом заплакал. — Наплевать!.. Никого я не боюсь. И твоего силача Гузархана тоже!
Саидка схватил Романа за плечи и, вытаращив глаза, зашипел на него: