На вершине власти
Шрифт:
– Вы хотели бы встретиться с советским руководством? – попытался уточнить Агафонов.
Хомутов рассмеялся, все поняв:
– Нет, товарищ посол. Считайте мои слова шуткой.
Агафонов с облегчением перевел дух. Он не любил непредвиденных ситуаций.
Хомутов разлил водку в бокалы, покачал головой.
– Пить крепкие напитки так – это, наверное, неправильно. Из чего вы у себя в посольстве пьете?
Лицо Агафонова вновь обрело каменное выражение.
– В посольстве это строжайше запрещено, – проговорил он после тяжелого раздумья. –
– Что вы говорите! – восхитился Хомутов. – И как же ваши сотрудники выдерживают такой режим? Я слышал, русские редко соглашаются обходиться без спиртного.
– Эти слухи чрезвычайно преувеличены, – отвечал Агафонов, явно тяготясь разговором.
Над залом вдруг поплыла знакомая еще с детства музыка. Хомутов обнаружил, что музыкантов в национальных костюмах сменили другие, – и звучат первые такты «Подмосковных вечеров». Агафонов обвел зал удовлетворенным взглядом, отметив для себя, что все идет как нельзя лучше, и в завтрашнем отчете о ходе торжества необходимо подчеркнуть этот эпизод. «Подмосковные вечера» – верный знак. Он бросил быстрый взгляд на американского посла и усмехнулся про себя.
Президент Фархад был отчего-то бледен, сказалось выпитое, или он неважно почувствовал себя.
– За нашего великого друга – Советский Союз! – провозгласил Хомутов, намереваясь выпить с Агафоновым, но за его действиями внимательно следили (он на мгновение забыл об этом), и едва прозвучал тост, присутствовавшие джебрайцы вскочили с мест, вслед за ними мало-помалу стали вставать и иностранные послы.
Агафонов тоже поднялся – медлительно, со значением – и, поприветствовав гостей бокалом, осушил его.
Хомутов спохватился. Он взглянул на Хусеми – не слишком ли забыл об осторожности – но лицо секретаря хранило выражение нерассуждающей преданности, и Хомутов решил положиться на свою интуицию. Слегка потрепав Хусеми по плечу, он пробормотал:
– Проводи-ка меня, – и обвел взглядом зал. – А гости пусть веселятся.
Он направился к выходу, отметив, что шум голосов за его спиной не стих, и это его успокоило – отсутствие президента приняли как нечто само собой разумеющееся.
Кто-то из охраны распахнул дверь, Хомутов переступил порог и двинулся по коридору, слегка пошатываясь. Хусеми семенил следом до самого входа в президентские апартаменты. Хомутов захлопнул дверь перед носом секретаря, прошелся по комнатам, мурлыча под нос песенку, слов которой не знал и сам, и, увидев выбирающегося из-под стола Ферапонта, счастливо засмеялся, а затем дурашливо раскланялся, едва не потеряв равновесия.
– Привет, котище! Один ты у меня родная душа во всей этой державе! – воскликнул он по-русски, подхватил кота на руки и чмокнул в нос.
Почувствовав запах алкоголя, кот рванулся и заурчал протестующе.
– Не сердись, – все так же по-русски продолжал Хомутов. – Это всего-навсего водка.
Звуки родной речи будили в нем умиление.
Расчувствовавшись, он покрепче обнял Ферапонта, но тот, изловчившись, хватил Хомутова когтистой лапой и спрыгнул
– Я из тебя котлет прикажу наделать, – пригрозил Хомутов, дуя на руку, и пошел в приемную.
Хусеми торопливо вскочил при появлении президента.
Хомутов стряхнул на ковер рубиновые капли и поинтересовался:
– Аптечка есть у тебя?
– Идемте скорее! – воскликнул Хусеми.
В коридоре он толкнул одну из дверей, пропустил вперед Хомутова. Переступив порог, тот с удивлением обнаружил, что в двух шагах от его кабинета располагается маленький лазарет, о существовании которого он и не подозревал. Человек в белом халате поднялся навстречу ему, а Хусеми уже успел обрисовать ситуацию. Врач взял руку Хомутова в свою, взглянул, и тут же повернулся, окликнув кого-то, кто скрывался в задней комнате за приоткрытой дверью. Появившаяся девушка, увидев президента, явно смутилась, но глаз не опустила, замерла на пороге. Однако врач уже сыпал распоряжениями. Хомутов усмехнулся:
– Да не стоит так беспокоиться. Подумаешь – царапина! Немного йоду – и все.
Но слова его не произвели никакого эффекта. Доктор продолжал подавать отрывистые команды своей миловидной помощнице.
Ловкими движениями девушка раскладывала на стеклянном столике никелированные инструменты, извлекла из стеклянного шкафа несколько пузырьков с яркими наклейками. Хомутов смотрел на нее с интересом, а когда она приблизилась, даже втянул воздух, пытаясь уловить исходящий от нее аромат, но вместо этого ощутил резкий запах какого-то снадобья, которым доктор обрабатывал ранки.
Кожа девушки была нежной и розовой, ее хотелось погладить кончиками пальцев, и Хомутов понял вдруг, что тоскует без женщины. Девушка будто прочла его мысли – взглянула прямо, и в ее взгляде он прочитал тщательно скрываемое напряжение.
– Как нас зовут? – поинтересовался Хомутов не без игривости, едва удержавшись, чтобы не взять девушку за руку.
Девушка мгновение колебалась, но взгляд не отводила по-прежнему.
– Амира.
В ее взгляде что-то мелькнуло, словно проскочила искра.
– Хорошее имя, – пробормотал Хомутов с расслабленной улыбкой.
79
Бахир не любил действовать наспех. Все должно идти неторопливо, своим ходом. Так он полагал, и почти никогда не ошибался. С Бобо так получилось только потому, что обстоятельства приняли скверный оборот, надо было спасать собственную шею из петли. И еще, история с членами Революционного совета – тоже нелепая и бессмысленная. Понапрасну их погубили, без толку. Обычно от группы арестованных заговорщиков удавалось протянуть ниточку к другой группе: кто-нибудь на допросе неосторожно называл имя, а новый человек, могло статься, и в самом деле в чем-то замешан и уже на другой день сыплет именами, адресами, явками.