На всех дорогах мгла
Шрифт:
Бакович поднялся, посмотрел на него с тупой злобой, не переставая жевать. Потом сплюнул жвачку на ковер и вышел прочь.
Из коридора донеслись шаги, потом грохот – может, Бакович на что-то налетел, а может быть, сам что-то пнул.
Когда хлопнула входная дверь, даже дышать стало легче. Как будто сам воздух очистился.
Черский смотрел на белый комочек жвачки, что остался как память о национальном возрождении. И думал, что не зря еще сначала, когда был ремонт, выбирали самый немаркий ковер.
Оттереть его будет не так сложно… Не так сложно, как смыть человеческую кровь.
Черский
– Тема, конечно, интересная, просто исполнитель плохой. И мне кажется, можно было про это сделать интересный материал. Прямо вот такой гвоздь программы для целого номера, который потом вся страна перепечатывать будет. Только вот по исполнителю сразу видно – не справится. А так, конечно, было бы интересно порадовать читателей разбором, какие они есть, на какие сорта делятся. В английских газетах, даже в тех, которые доходят до нас, много про них сейчас пишут. Пусть узнают, что есть плохие скины-фашисты – «боны», хорошие скины-антифашисты – «реды» и просто скины – «трады», которые вообще никому не интересны. Но вот что странно: скины-то стали с фашистами сливаться только сейчас. Прежние британские были как раз «традами», любителями пива, футбола и заводной карибской музыки, среди них было полно черных ямайских докеров. Почему так происходит – науке неизвестно. Было бы интересно с этим разобраться. Хотя это тянет, конечно, не на статью, а на целый документальный фильм. «Фашизм поднимает бритую голову» или что-то такое. И я понимаю, что такое, конечно, в Москве снимать надо. Там и людей больше, и деньги можно найти даже на такие дела.
Редактор Лобанович перевел взгляд на Черского.
– Я и не думал, что ты такой принципиальной, – заметил Лобанович. Похоже, весь монолог прошел мимо его ушей.
– Не было бы принципов – не сдавал бы материал каждый раз и в срок, – заулыбался Черский. – Называется – профессиональная этика.
– Это тебя Афганистан научил? Малейшая ошибка ведет к смерти или чему-то похуже?
– Просто наловчился использовать привычки, – отозвался Черский. – Представляю, что редакционное задание – это приказ, а дальше просто включаются навыки, которые еще в учебке вбили. Приказ выполняется сам собой и не приходя в сознание. Но, конечно, это не так просто включается. Я уже в отставке, многое поменялось. Все равно иногда рассуждаю, как видите, не по уставу.
– Принципиальность – это ладно, это со всеми случается, – произнес Лобанович. – Но вот что мне по-настоящему интересно: как ты ухитрился это так быстро понять или хотя бы вспомнить? И главное, как так быстро ты это нашел! Я даже близко не добрался до этих бумаг!
– Профессиональное. Хотел вам показать, какие издания клепают новомодные политические активисты. Но вы до него так и не дошли. Пришлось напоминать.
– Ты уничтожил этого придурка на месте.
– Лучше уничтожать так, – ответил Черский, – чем физически.
– Это ты верно заметил. Ладно, хорошо, я доволен. Лучше плевок сейчас, чем куча навоза завтра. Как подумаю, как бы мы с ним мучились…
– Если такие, как он, придут к власти, будем мучиться всей страной.
Лобанович повернулся к окну, посмотрел на зыбкие огни фонарей
– Сходи, поешь и заканчивай свою колонку, – произнес он. – У меня тут редакционное задание подъехало. Я только посмотрел – и сразу понял, что оно как раз для тебя.
– А какое задание будет?
– Зачем тебе знать? Ты еще про бомжей не дописал. Или настолько не любишь?
– Неужели интервью с директором свежеоткрытого стрип-клуба?
– Тебя дожидается несчастный случай со смертельным исходом, – все тем же спокойным голосом продолжал редактор. – По некоторым признакам – это убийство.
* * *
«Интересно, что это за убийство?» – размышлял Черский, выходя из кабинета редактора.
Но когда он уже лавировал между столами, в голову залезла другая мысль.
Зачем этому дурню Баковичу было именно официальное трудоустройство в их газете?
Насчет судьбы самого Баковича он не беспокоился – этот навозник куда-нибудь да пристроится. Сейчас у всех есть газеты, даже у пивзавода. Как и подобает дурню, этот национально озабоченный был уверен, что его выгнали за давнишнюю статью и убеждения, – хотя выгнали на самом деле за дурость, а статья и убеждения просто помогли эту дурость заранее определить.
Одним словом, найдет себе место. Дурни обычно неприхотливы. Ну или пойдет во славу нации цветной металл воровать.
Но зачем ему официальное трудоустройство? В голове как-то сама собой вырастала идея отличного журналистского расследования – хотя Черский прекрасно понимал, что у него нет ни времени, чтобы его провести, ни места, чтобы напечатать его результаты.
Он подошел к своему столу, где на экране уже мигали следы звезд в бесконечном космическом полете. Подвигал мышкой, посмотрел на начало статьи и решил все-таки сходить поесть, раз уж разрешили.
– Нэнэ, ужинать будешь? – спросил он.
Нэнэ была приятная девушка лет двадцати пяти, которая тоже вечно работала допоздна. В ней не было ничего современного, только свой особенный стиль, и этот стиль был, может быть, не модным, но для нее – идеален.
Лицо ее было круглым, как Луна, и по-своему милым, так что Черский, когда ее видел, невольно вспоминал луноликих красавиц из Омара Хайяма. Она носила длинную темную юбку, скрывавшую толстые ляжки, и свитера ей под тон.
В «Браме» она писала под именем «психолога доктора Лопатова» ответы на письма читателей, в основном из области отношений. А чтобы советы доктора Лопатова были особенно действенны, она сочиняла и сами письма.
– Да, пошли, – сам голос у нее тоже был грудной и очень теплый. Когда ты его слышал, казалось, что к уху прикоснулась спелая груша.
Она поднялась и потопала за курткой. Черский шел за ней следом, пытаясь понять, что именно так сильно его гложет.
Нет, не расследование, которого все равно никогда не будет. Что-то другое… но что?
Он понял это буквально в последний момент. Ну конечно же, Бакович!
Но его трудоустройство было ни при чем.
А при чем был сам Бакович.
– Стой, – сказал Черский, и его рука опустилась на округлое плечо Нэнэ. Та обернулась, удивленная.
– Что такое? – спросила она.