На всю катушку
Шрифт:
Братки поняли, что их дело туго, и полезли из машины. Первым на свет божий выволок свои монументальные телеса бандит, которого я столь немилосердно приложила дулом пистолета. Вторым, опасливо посапывая, вылез мой старый знакомец, которого я причислила к категории плохо поддающихся дрессировке калимантанских орангутангов.
Третий, водитель, неподвижно сидел в кресле.
— А этому что, особое приглашение требуется? — на всякий случай спросила я.
— Да ты ж его… — начал было калимантанский абориген, но его сотоварищ тут же сердито рявкнул:
— Прикрой
— Вы вот что, братцы, — произнесла я. — Не рекомендую канифолить мне мозги, иначе пострадают ваши собственные. Или то, что вам их заменяет. На кого работаете? Кто послал вас отработать Демидова?
— Ах ты, тварь мусорская… — начал было тупоумный амбал, которому его более сообразительный товарищ уже советовал прикрыть базар.
Правильно советовал. Потому что остаток фразы я вбила ему в глотку сильнейшим ударом с правой. Правой ноги, естественно, потому что не хотелось об этого грязного ублюдка марать руки.
— Ну, — сказала я, переводя взгляд на второго, потому что дважды уже пострадавший от меня брателло в ближайшие десять минут едва ли был способен исторгнуть из своей глотки что-либо путное, то бишь членораздельное и информативное.
— Ты, конечно, девка крутая, — примирительным тоном произнес он, — но ты все же полегче, и не таких в расход пускали.
— Сейчас ты у меня допрыгаешься, — предупредила я. — Ну что, мне повторить свои вопросы или как?
— Или как, — буркнул тот, — а то знаю я, как ты повторяешь. Допрыгаешься… что я тебе, блоха на сковородке, чтобы так, чиста-а, прыгать?
Он глянул на подельника, валяющегося на земле и вяло бултыхающего при этом ногами под аккомпанемент собственных стонов, и снова недобро покосился на меня.
— Че, Помидорный типа ФСБ подтянул? — спросил он. — На мусорскую ты вроде не похожа, а?
— Нет, не ФСБ, — ответила я и, с силой приподняв ему подбородок дулом пистолета, вкрадчиво выговорила: — На твои вопросы я ответила, отчего же ты не отвечаешь на мои, а, голубь?
Он поморщился: то ли стало больно, то ли не понравилось сомнительное в криминальной среде обращение «голубь».
— Маркел… — прохрипел он. — Маркел велел. Но не наглухо, а так, влегкую трамбануть для ума.
— А кто взорвал демидовский лимузин?
— Знаю… слышал. Но это не мы по-любому, подруга. Ашот не будет так Помидорному косорезить.
— Кто такой Ашот? — живо спросила я.
— Ашот… это…
Больше я добиться от него ничего не успела. За спиной послышался легкий шум, и я обернулась.
Водитель, которого я сочла мертвым, был уже в полутора шагах от меня. Правда, двигался он несколько медленней, чем ему этого хотелось. Почти начисто снесенное ухо с обрывками хрящей и кожи сильно кровоточило (так вот куда попала моя пуля), глаза заливала кровь из глубоко рассеченных — вероятно, от удара, брови и лба.
— Тебе край настал, овца!.. — просипел он и взмахнул рукой. Продолжения я ждать не стала.
Не выпуская из поля зрения первого, я выстрелила в опрометчиво подставившегося водителя.
Среагировать я успела, но на мгновение потеряла контроль над другим, все еще стоящим у дерева. Этого мгновения ему оказалось достаточно, чтобы от души нанести мне удар по голове, а потом сильные руки грубо схватили меня за горло и притянули к себе с явной претензией сломать мне шею.
Но, даже оглушенная и полузадушенная, я полубессознательно извернулась и с силой ударила того затылком в переносицу. Я почувствовала, как вмялись и хрустнули под моим ударом хрящи его носа, и от жуткой боли он тут же разжал руки и слепо отступил на шаг, судорожно поднеся ладони к пораненному лицу.
Останавливаться на достигнутом не имело смысла, и я подрубила его добротным тычком в голень, а потом и вывела из строя окончательно жестким ребром ладони в самое основание черепа.
Отдышавшись, я осмотрела общую картину содеянного. Двое братков неподвижно лежали ничком на асфальте, и из-под каждого змеистой темной струйкой бежала кровь, смешиваясь в одну черную лужу в глубокой выбоине дороги.
— Вот теперь вы действительно братья по крови, — устало выдохнула я. — Даже жаль, что так поздно и таким вот образом…
Теперь третий. Ах да, все тот же многострадальный примат, уже довольно живенько сучащий ножками и даже делающий попытки подняться. Ну что ж, оно, конечно, дело хорошее, но тебе более пристало с утробным гыканьем носиться по клетке зоопарка на всех четырех конечностях, нежели довольно неискусно косить под передвигающегося в строгом перпендикуляре с земной поверхностью гомо сапиенса.
Ну вот, упал. Я же говорила.
— Ну что, мой милый, может, хоть ты скажешь, кто такой Ашот? — благожелательно спросила я, присаживаясь на корточки рядом с ним.
Мои последние слова, включая имя соратника Маркелова, потонули в потоке матерщины, которая, очевидно, свидетельствовала о нежелании моего невольного собеседника продолжать тесное и плодотворное общение.
Куда уж плодотворней — два почти что трупа. Да и ты, брат-орангутанг, что-то мне не нравишься.
— Зря ты так, — сказала я. — Твои дружки уже довыеживались. Тебя как зовут?
Очевидно, видок подельников в лужах крови впечатлил его, потому что он приподнялся на локте и прохрипел:
— Дрон.
— В переводе с пацановского на человеческий, стало быть, Андрей, — произнесла я. — Ну так хоть ты расскажи мне, Андрюша, что к чему, а то я сильно притомилась от желания это узнать.
И ведь рассказал. Хотя говорил он довольно невнятно, очевидно, прикушенный еще при нашей первой встрече во дворе язык распух и ворочался с трудом. А если учесть, что он и так от природы был подвешен не ахти как, да еще то обстоятельство, что на одно дельное слово в речи Дрона приходилось по два «ебть», три «нафуй» и уж бог знает сколько «бля», то процесс восприятия его речи проходил у меня довольно сложно.