На задворках империи
Шрифт:
— Ну, ежели ребятня и бабы, значит, всё спокойно, — произнёс Кошелев. — Стояли бы здесь персы, по-другому всё было бы. Не было б тут такой суеты.
— Поехали. — Тимофей махнул рукой. — Оружие у всех наготове, если что — тем же путём отскакиваем.
При виде вооружённых всадников улица мигом опустела, вот только что были на ней люди — и уже нет никого. Поводя стволами ружей, отряд подъехал к скрывающемуся за каменным забором самому большому дому в селении. Можно было даже не сомневаться — он принадлежит или старосте, или священнослужителю любой из конфессий.
Чанов
— Открывай! Эй, хозяева, есть кто из старших?!
— B?li, b?li, g?lir?m, g?lir?m![7] — донеслось из-за забора, и на калитке стукнул засов. — Салам! C?nab n?s? ist?yirdi?[8] — Опиравшийся на посох седой старец, увидев вооружённых людей, поклонился.
— Ата, мы отряд русских войск. Урус, урус ordu[9] suvari[10]. — Гончаров обвёл рукой спешенных и верховых драгун. — Персы — фарслар, видел?
— Фарслар йох, йох! — Старец затряс головой и затарабанил на своём.
— Говорит, что только русская конница туда-сюда проходила, а персов он давно не видал, — вслушиваясь в его бормотание, перевёл Кошелев.
— Да, я понял, — сказал Тимофей. — У тебя, Васильевич, лучше на местном получается, скажи ему, если они персов увидят, то пусть в Гянджу гонца с вестью пошлют. За это много серебра от русского генерала получат. А пока вот. — И протянул гривенник.
Отчаянно жестикулируя и перемешивая русские слова с местными, ветеран, как видно, смог донести до собеседника то, что от него хотели, и тот закивал головой:
— B?li, b?li yaxs?![11]
— Ну, якши, значит, якши, — улыбнувшись, проговорил Тимофей. — Ладно, братцы, нам тут нельзя долго стоять, скоро уже Копорский с остальными отделениями подъедет. По коням!
— Sagol, ata![12] — прощаясь, крикнул старику Кошелев и вскочил в седло.
Через час неспешной езды вдоль речки Памбак дорога повернула резко на восток. Осмотрев окрестности, Тимофей дал команду спешиться.
— Тройка Блохина, на тот холмик, ведёте с него наблюдение, всем остальным напоить коней — и можно пока отдыхать.
— Оружие из рук не выпускаем, — напомнил молодым Кошелев. — Хоть коня поишь, а хоть по нужде отошёл, ружьё всегда с собой. И ежели отходишь, чтобы не далече и лучше бы со товарищем. Тут никаких стеснений не может быть, ребятки, потому как война любое стеснение напрочь отменяет. И помните, один ты никакой не боец, а обычный язык для супостата. Всё время держитесь кучно.
Напоили коней, задали им по гарнецу овса из седельных сакв, сами расположились под тенью двух раскидистых шелковиц и перекусили сухарями. Нестерпимо палило солнце, и хотелось спать.
— Иван, меняй Блохина, — распорядился Тимофей. — Он там со своими уже, небось, совсем изжарился.
— Степан, Яшка, пошли! — крикнул Ярыгина и Хрисанова Чанов, и новая тройка отправилась менять караульных. Сменившись и облив себя водой из речки, они протопали под тень дерева к отдыхающим.
— Ваше
— Пристраивайся, — приоткрыв глаза, промолвил Тимофей. — Я уже придремать успел, даже сон вроде какой-то видел, пока ты, слон, не разбудил.
— Чего это я слон? — сопя и пристраиваясь рядом на земле, пробормотал Блохин. — Я же ведь обходительно, со всем почтением. Ох и печё-ёт нынче. Вот тебе и горы. Днём, как в печи, стоит жар, а ночью, словно бы в погребе-леднике, мёрзнешь.
— Ладно уже, хватит болтать, — проворчал Тимофей. — Тоже подремли немного, пока время есть.
То ли это сон, то ли грёзы, он опять видел, буквально ощущал себя в другом месте и времени, и снова эта залитая из окна солнцем родительская кухня. На столе ваза с пышными пионами, и парит большая тарелка с борщом. А в нём ещё не размешенная большая ложка сметаны и рядом кус чёрного бородинского хлеба. Рот наполнился слюнями. «Дима-а! Не жди отца, сам ешь!»
— Тимофей Иванович, вашблагородие, караульные сигнал подали! — Кошелев толкнул его за локоть. — Чанов свистит!
— Караульные? Кто?! Где?! — Тимофей, встряхнув головой, схватил прислонённый к дереву мушкет и вскочил на ноги.
— Да вон они с холма нам машут. — Унтер протянул руку. — Видать, увидали кого-то.
— По коням! — запрыгивая в седло, скомандовал Тимофей. — Сазонов, Казаков, коней к тройке Чанова подгоните! Остальным — на дорогу!
А на ней уже показались те, кого разглядели с возвышенности наблюдатели. С востока в сторону драгун тянулся какой-то обоз. Пока что было видно только лишь несколько верховых и самые первые повозки. Двести, сто шагов до головной.
— Бам! — разрядил пистоль вверх Гончаров. — На месте стоим! Старший каравана, ко мне! Остальным не дёргаться, а то пристрелим!
— Нет стреляй, нет, господин! — Семеня ногами, в его сторону от первой повозки бежал толстячок в стёганом халате и серой чалме. — Мы мирный, мы купец! Нет стреляй, нет, господин!
— Стой! — крикнул Гончаров, когда он приблизился шагов на десять. — Кто таков? Откуда и что везёшь?
— Купец, господин, купец, — кланяясь, произнёс толстячок. — Я Анвар, из Нахичевань идти. Там Фарак, купец из Ахар идти. — Он махнул на стоявшие за спиной повозки. — Гейдар из Сараб, Хуршуд из Маранд. Все купец идти. Дорога много-много злой человек, купец один идти, на купец нападай, купец убивай. Если купец много идти, злой человек бояться, не нападай.
— Где так по-нашему научился хорошо говорить, Анвар? — спросил его Гончаров.
— Моздок, Кизляр бывать, товар возить, — широко улыбнувшись, ответил тот. — Астрахань два года жить, базар торговать.
— О-о, да мы с тобой почти земляки, — усмехнувшись, подметил Тимофей. — Так куда караван-то, говоришь, идёт?
— Я Анвар в Эрзерум идти. — Тот приложил руку к груди. — Фарак в Тифлис, Гейдар и Хуршуд в Карс идти.
— Значит, попутчики вы пока, а потом разделитесь, — сделал вывод Гончаров. — Ну ладно, показывайте, что везёте.