На заре земли русской
Шрифт:
– Нехорошо подслушивать-то! – раздался прямо над ухом Димитрия чей-то шёпот.
Парнишка испуганно обернулся, отскочив в сторону, и увидел свою названую сестру.
Красавица Злата, которой сим летом минуло девятнадцать солнцеворотов, была изменчива, словно летний ночной ветерок. Подует с юга – улыбнётся гордая девушка, налетит с холодного севера – нахмурит тёмные брови, ответит резко, поглядит неласково. Но сколько Димитрий себя помнил, Злата была добра к нему. Из далёкого прошлого осталась у неё привычка называть его ласковым, кратким именем, и на людях стеснялся Димитрий такого оклика. А такая Злата, которая пришла сейчас в полутьме передней, в длинной шали, накинутой на плечи, со свечой в руках и
– Задумал что-то наш князь. С братьями договорился али на Киев идти, али воевать с Польшей, не разобрал я.
– Зло держит на кого? – удивилась Злата. Она вечерами приходила навестить своего названого брата, но нечасто, и потому с князем Всеславом не встречалась.
Димитрий неопределённо пожал плечами. Если бы Всеслав на кого крепко злился, справедливость бы давно свершилась над тем. Но пока что ни о чём таком речи не шло. Прикрыв свечу свою уголком шали, Злата взяла Димитрия за локоть и, слегка коснувшись носом его волос, прошептала:
– Я боюсь войны, Митя! Отец думает, что я бесстрашная, раз и на лошади стоя катаюсь, и в терем княжеский просто так хожу, а я боюсь! Ты только не говори никому, – смущённо продолжала девушка, – а то отец презирать меня станет.
«Глупости, – подумал юноша, но вслух ничего не произнёс. – Всё равно ты для меня самая смелая».
Димитрий хотел проводить Злату домой и вернуться, но снова оказался в нужное время в нужном месте благодаря своей нерасторопности. Дверь княжеских покоев отворилась, и перед отроками появился Всеслав. Одет он был по-дорожному, правая рука его покоилась на рукояти меча, торчащей из гравированных ножен. Длинные волнистые волосы князя выбивались из-под отороченной белым мехом невысокой шапки, обрамляя русыми прядями загорелое лицо его. Всеслав был задумчив и даже немного суров – с таким выражением лица обычно совершают либо подлость, умело пряча её от посторонних ненужных наблюдателей, либо храбрые поступки.
– Димитрий, коня мне, – в наступившей тишине голос Полоцкого прозвучал необычно громко, отдаваясь эхом под высоким сводом потолка. – И со мной поедешь.
Димитрий и Злата переглянулись. Грустью тенью серою скользнула по лицу девушки. Взяв руку Димитрия, она слегка сжала его ладонь и поцеловала его пальцы. Засмущавшись перед князем, юноша вспыхнул и отдёрнул руку.
– Прощайтесь, прощайтесь, – усмехнулся Всеслав. – Кто знает, может, и не увидитесь боле...
– Не говори так! – воскликнул окончательно пристыженный Димитрий. – Прощай, сестричка, прощай, моя голубка, бог даст, всё обойдётся!
Они снова троекратно поцеловались. От зорких глаз Всеслава не ускользнул алый стыдливый румянец, расцветший на щеках Димитрия. А тот видел только свою Злату, только её тёмные глаза цвета земли родной сверкали перед ним. Вспомнив, что они не одни, девушка хотела убежать, чтобы никто не видел её пылающих щёк.
– Как звать-то тебя? – спросил Всеслав, кладя тяжёлую руку на её узенькое плечо. Девушка вздрогнула, как от удара, побледнела, опустила взор.
– Златою… – едва слышно прошептала она. Всеслав осторожно коснулся рукой её подбородка, приподнял её испуганное лицо кверху. Глаза их на мгновение встретились. Что-то сжалось внутри у Златы, болезненно-нежно, когда князь с такой теплотой взглянул на неё. Ком подкатил к горлу, сердце забилось, словно маленькая загнанная птичка в руках человеческих. Не в силах больше выдержать это необычно тёплое и потому странное молчание, Злата вырвалась и, споткнувшись на пороге и уронив огарок свечи, скрылась в темноте. Поспешно Всеслав подхватил свечу, пока она не успела, чего доброго, поджечь деревянный пол, и потушил её, зажав фитиль широкой твёрдой ладонью.
– К чему так
– Соберём людей и окружим Киев, – бросил он, не глядя на Димитрия. – Не верю я Ярославичам, понимаешь, не лежит сердце к их словам! Подведут они, как бог весть, подведут.
С этими словами князь бросил остаток погасшей и почти растаявшей свечи на пол. В тишине раздались его шаги по деревянной лестнице, потом на дворе зазвенели стремена. Димитрий бросился вслед, выпустил своего коня из стойла, вскочил на него и помчался за Всеславом, пока тот не успел уехать далеко.
Ещё какое-то время мчались они под покровом ночи. Лошадь Димитрия, не объезженная хорошо, скоро уставала и иногда переходила с галопа на рысь. Но князь не окликал юношу, даже не оборачивался на него – видно, другим, чем-то очень важным были заняты мысли его. Гулкий конский топот отдавался какими-то тяжёлыми ударами, будто это билось сердце земли. В предрассветную пору, когда небо, уже не тёмное, а светло-сизое, стягивало с себя покрывало из рваных облаков, город спал особенно сладко и крепко. Ни звука не нарушало хрупкую тишину, на улицах было совершенно пустынно, церковник в длинной рясе медленно шёл к заутрене. Минуя заставу, Всеслав и Димитрий оставили коней возле городских ворот и дальше пошли пешком.
Возле одного из домов князь остановился и жестом велел остановиться и Димитрию. Дом, выросший перед ними, отдалённо напоминал главный терем: довольно богатое убранство, аккуратно подрезанные деревья в саду и гладко выструганные брёвна ворот говорили о зажиточности и рачительности хозяина двора. Всеслав трижды постучался, и через несколько минут тяжёлая дубовая створка ворот открылась, и сам хозяин, боярин Радомир, вышел навстречу нежданным гостям.
Радомир был уже не молод, но и не стар ещё. Младшим дружинником он служил у Всеславова отца, а когда сын унаследовал княжеский престол, Радомир быстро вошёл к нему в доверие, получил признание за заслуги в сражениях и теперь в мирное время проводил свою жизнь в богатом доме с женой и дочерью. Князь Всеслав нередко наведывался к нему – за советом, за помощью, а иногда, в особенных случаях, звал его к себе.
– Здравия тебе, княже, – поклонился в пояс боярин. Почуяв чужих, проснулись и залаяли собаки, и рассыпалась полуночная тишина. Радомир, толком не одевшийся, оказавшись на улице, быстро застудился и потому позвал пришедших в дом.
– Что привело тебя так рано? – продолжал он, удобно устроившись на скамье напротив Всеслава и Димитрия. – Что-то, чую, срочное, коли сам пришёл. Светланка! – крикнул он куда-то в глубь дома.
Из-за угла выглянула дочь его. К пятнадцати солнцеворотам она расцвела и стала совершенно похожа на свою матушку, древлянку Ульяну. Длинная светлая коса, быстрые, живые чёрные глаза, совершенно не подходящие к цвету волос, алый румянец на щеках – всё это делало красоту Светланки ещё более необычной, пленительной. Увидев, что отец не один, она молча склонила голову.
– Принеси гостям вина и разбуди мать, – велел Радомир, оборачиваясь к дочери.
– Не надо, – остановил её Полоцкий, видя, что она собралась идти. – Не за тем мы здесь. Ты, Радомир, соберёшь старшую дружину и выведешь воинов за городские ворота, и там будете ждать меня. Три дня после этого, мыслю я, надо нам в поход на Киев идти. И псковичи, и новгородцы могли бы поддержать нас.
– А что, были у тебя Черниговский и Переяславский? – настороженно ответил вопросом боярин. Уловив, что старые знакомые занялись решением проблемы, стольник князя Полоцкого, всё это время чувствовавший себя будто бы третьим лишним, тихонько выскользнул из горницы.