На заре земли русской
Шрифт:
– Что это, княже? – уже совсем тихо спросил Димитрий, коснувшись руки Всеслава и оборачиваясь к тому. – Как думаешь?
Полоцкий молчал, смотрел вдаль, не отнимал руки. Что-то смутно недоброе предчувствовалось ему, неспроста небеса посылают сие знамение.
– А Бог его ведает, – почему-то шёпотом ответил Всеслав, мельком взглянув на своего стольника и заметив тень испуга в глазах того. – Шёл бы ты спать. Скоро светать начнёт. Всё помнишь, чему я учил тебя?
– Помню, княже, – кивнул Димитрий. От осознания того, что сейчас он не один под этим мрачным, звёздным куполом, того, что рядом с ним – его хозяин и названый отец, юноше было не так страшно. Костёр,
– Так скажи, кого ты всё-таки любишь, Светланку, Радомирову дочь, или Злату?
Несколько секунд юноша молчал, подыскивая правильные, на его взгляд, слова. Не было у него каких-либо особенных чувств к Злате – он просто знал о её существовании, привык к её простой и искренней нежности, к её серебряному смеху, к её приходам. Он любил её, как сестру. А Светланка… Одно её случайное прикосновение переворачивало всё внутри у юноши, взгляд чёрных, горячих угольков дёргал сердце и заставлял его биться чаще, и от одного только голоса девушки забывал обо всём на свете Димитрий. Никого он не любил сильнее Светланки и никогда любить не будет – так он хотел ответить, но слова замерли у него на губах. Неожиданно из-за деревьев показалась фигура конного; через несколько секунд он был уже возле князя, спрыгнул с лошади, и Димитрий узнал посадника Белогора.
– Поворачивай домой, княже! – выпалил Белогор, пытаясь отдышаться и придерживаясь за натянутые поводья. – Дружина киевская с переяславской вместе пришли под Менск, всё пожгли, полон большой взяли, никому пощады нет…
– Менск?!
Забыв о разговоре с Димитрием, Всеслав вскочил. На лице его, вмиг посерьёзневшем, читалась тревога. От Менска до Полоцка было совсем недалеко, и вот, действительно, не сдержали своего слова Ярославичи, через седмицу, ежели не менее, забыли о данной ими клятве.
– Поворачивайте, – повторил Белогор.
– Откуда известно? – сурово спросил князь.
– Сын мой, Зорька, там живёт с семьёй, – отвечал посадник. – Жил… Убили его проклятые. Он ко мне гонца послал из своих, успел передать, что град в беде…
Белогор опустил седеющую голову. Всеслав ненадолго задумался. Разумеется, верить Ярославичам, тем более старшему, Изяславу, было нельзя. Подумать только, целый град сожгли, жителей перебили ни за что!
– Надо воротиться, – сказал Всеслав, взглянув на посадника.
– Надо, – согласился тот, – да только, боюсь, не поспеем в срок, уйдут они.
– Нагоним, коли поспешим, – наконец молвил князь решительно. – Димитрий, вставай.
Юноша повиновался. Через какое-то время вся полоцкая дружина была на ногах, поднятая сотниками. До Менска добирались спешно, и к следующему закату уже были на месте.
На берегу реки Немиги, неподалёку от городской черты, сделали остановку. Всеслав не спал, думал, что делать, как отбить город. Ведь наверняка кияне и переяславцы вместе, их намного больше, войско их сильнее. Судя по рассказу Белогора, положение Менска было тяжёлым.
– Что с градом будет? – тихонько спросил подошедший Димитрий.
– Бог знает, – нахмурился князь. – Нас мало, долго нам не выстоять.
– Может, мне наведаться туда? – предложил стольник. – Разузнаю, что да как…
– Не надо, – Всеслав посмотрел на него строго, и юноша поник. – Зря только рисковать. Лучше покажи, как
Димитрий поднял оружие, сжав основание меча двумя руками, отойдя в сторону, слегка взмахнул им.
– Ладно, – кивнул Полоцкий. – Осторожней будь...
Димитрий хотел ещё спросить Всеслава, почему он сразу же поверил Белогору, ведь посадник мог и обмануть, заманить дружину в ловушку, но не успел. Откуда-то справа вдруг раздался треск, а за ним сразу же резкий, короткий вскрик, и это словно послужило сигналом. То там, то там кто-то вскакивал и падал, вставал, бежал и снова падал, костры вспыхивали яркими рыжими снопами и рассыпались искрами, сизый дым стелился по земле. Нападение на лагерь произошло совершенно внезапно, в тот момент, когда его ожидали менее всего. Огляделся Димитрий вокруг: не было рядом князя, точно в воздухе он растворился, а ведь только что они разговаривали! Знакомый голос, громкий, властный, послышался Димитрию где-то в отдалении.
Справа и слева юноша уже был окружён. Свои, чужие, – ничего не было понятно ему, ни одного знакомого лица, ни одного приказа, что да как делать, куда бежать, с кем драться и кого беречься. Кто-то со стоном упал подле Димитрия, и тот едва успел отклониться от удара вражеского меча. Своё оружие показалось очень даже лёгким, ведь когда не думаешь о тяжести, совсем перестаёшь обращать на неё внимание. Руки двигались сами, отдельно от мыслей, потому что внутри у юноши был только опустошающий страх: страх перед смертью, которая может настигнуть в любую секунду; страх перед нарушением заповеди Божьей – «Не убий», – наказывал Христос, и поэтому сам факт отнятия чужой жизни вопреки слову Господа связывал руки. Инстинкт самосохранения, однако же, заглушал все остальные чувства и эмоции, и Димитрий, думая только о том, чтобы не попасть под удар самому, размахивал мечом налево и направо, и совершенно вылетело из его памяти всё, о чём накануне говорил ему Всеслав.
А тот помнил обо всём, не забывая держать в поле зрения «своих». Стольника своего князь уже давно потерял из виду, и оставалось только надеяться, что он в порядке, хотя бы пока что. Думать о ком-то или о чём-то, кроме себя и собственной жизни, было особенно некогда: вокруг было темно, приходилось не только махать оружием, но и стараться всматриваться, кто оказывается под ударом. Мир перевернулся, небо слилось с землёй, звон клинков и мечей, стоны раненых, крики и ругательства воинов вокруг – всё соединилось в один невообразимый шум. Одного из нападавших Всеславу удалось отвлечь, ударить остриём меча со спины и сбросить в реку, но тут же напротив из кромешного ада битвы перед ним появился новый противник. Что-то смутно знакомое почудилось князю в его привычных, отточенных движениях: то ли непоколебимое хладнокровие, то ли резкость и чёткость, кажется, хорошо отработанные. Всеслав в очередной раз замахнулся мечом и сделал несколько неплохих выпадов, один из которых, наиболее удачный, пришёлся прямо по правой части груди воина, практически незащищённой. Со сдавленным вздохом он упал на колени, выронив меч и щит и схватившись за повреждённое место.
– Всеволод, – промолвил Полоцкий, в свою очередь тоже опуская оружие, и голос его был охрипшим от волнения и плохо скрываемого удивления. Свободной рукой раненый воин стащил шлем, и по лицу его рассыпались светлые кудри. В темноте никто из них не видел другого, но оба безошибочно догадались, с кем сражаются.
– Всеволод, – уже тише повторил Всеслав, переводя дух и опираясь правой рукою на меч. – А помнится мне, ты крест целовал на мире нашем!
С этими словами он отворотился от поверженного.