На заре земли русской
Шрифт:
Когда палящее солнце взошло в зенит, на улице стало и вовсе невозможно находиться, что было необычно для сентябрьских дней, в кои воздух уже остывал, и за полдень поднимался прохладный ветерок. Но сейчас, казалось, вся земля облита невидимой золотистой краской, раскрашена солнечным прикосновением. Пообещав Димитрию продолжить обучение его, когда хоть немного спадёт невыносимая жара, Всеслав поднялся к себе, но ни о чём думать не хотелось, а перед затуманенным взглядом всё ещё стояли милые черты Златы, не выходили мысли о девушке из головы князя с того самого вечера, как он впервые увидел
***
Влетев в дверь, Богдан случайно смахнул глиняный горшок с прибитой полочки. Заметив, что сделала его неаккуратность, юноша остановился, поднял вещицу, оперевшись руками о колени, попытался отдышаться. На грохот вышел брат его Андрей и поинтересовался о причине столь спешного возвращения и такого недовольства.
– Не могу я больше! – в сердцах воскликнул Богдан, обессиленно падая на широкую лавку и откидываясь спиной на деревянную стену. – К чёрту всё, хочу жить, как человек, а не как собака!
– Опять Изяслав из тебя гонца решил сделать? – с улыбкой спросил Андрей. Богдан, как ни хмурил брови, ответил на шутку.
Улыбка, широкая, открытая, была очень к лицу рыжеволосым братьям. Андрей был на три солнцеворота старше Богдана, но разницы меж ними почти не было заметно – юноши казались очень схожи собою. Оба высокие, плечистые, с неистово-рыжими волосами, то и дело падающими на загорелый лоб. Из-под спадающих прядей открыто смотрели тёмные зелёные глаза с некой хитринкой, солнечным лучиком прятавшейся в глубине взгляда, и, не зная братьев достаточно хорошо, можно было легко их спутать.
Богдану в жизни не то чтобы повезло больше – сам он так не считал, – но положение его в Киеве было более высоким. Сын старшего дружинника Владимира, он в четырнадцать лет стал стольником князя Изяслава Киевского, его первым помощником. Однако сам Изяслав не особенно-то жаловал своего ближайшего слугу, порой даже за человека его не считал, распоряжаясь им, как заблагорассудится. И поэтому Богдан – стремительный, свободолюбивый, весь состоящий из огня жизни и вечного движения – не любил своё положение, завидуя Андрею, простому дружиннику.
– Да будь моя воля, я бы и вовсе отказался ему крест целовать, – всё ещё сердито промолвил Богдан.
– Чего ж так?
– Не могу я ему служить, видит Бог, не могу! – юноша вскинул голову, рыжая чёлка упала на глаза. – Он трус и подлец, когда б не отцова воля, уехал бы я из Киева...
– Куда на сей раз? – полюбопытствовал старший брат, вставая и гася тлеющую в уголке лучину: и без того было светло.
– В Полоцк, – буркнул Богдан уже менее сердито, но всё ещё с нотками раздражения. – И чего я там не видел…
– А вот это ты зря! – заметил Андрей, садясь рядом с братом и хлопая того по плечу. Богдан недоумевающе посмотрел на него, ожидая продолжения сказанного.
– Я там, впрочем, не был, – продолжал Андрей, – но понаслышке знаю, что неплох удел сей. Народ мирный, почти весь православный. Места красивые, река там.
Богдан вскочил и начал мерить шагами просторную горницу. В тишине звук его шагов гулко отдавался эхом под сводами потолка.
– Люди, природа… Я даже не знаю, кто там княжит! А мне ему отдать велено послание от Изяслава.
Андрей почесал в затылке, повертел в пальцах тоненькую лучинку.
– О Всеславе Полоцком слыхал?
Богдан молча покачал головой. Да, ему когда-то слышалось это имя, но он понятия не имел, о ком тогда шла речь. Андрей тем временем прищурился, отведя руку с лучинкой чуть подальше, примерился, щёлкнул по лучинке тремя скрещенными пальцами – и переломился тонкий выструганный стволик, поник.
– Чародей, сказывают, – молвил Андрей, окончательно доламывая щепку. – Кто-то говорит – оборотень.
– Сказки, – фыркнул Богдан.
– Сказки, не сказки, а правитель он, говорят, хороший, – возразил Андрей. Во время разговоров он привык занимать чем-нибудь руки и теперь, разделавшись с лучиной, переплёл пальцы замком, по своему обыкновению. – Только он с Изяславом-то не особенно в дружбе, осторожен будь: ведь ты от него, как-никак.
Однако в самом Полоцке Богдан позабыл о всех своих страхах и волнениях: городок был поистине красивым и уютным, хоть и маленьким, в столь ранний час, когда Богдан миновал городскую черту, людей на улицах почти не было. Юноше показалось, что в этом уделе даже воздух немного иной, и дышится по-другому. Отыскать княжеский терем не составило труда: из всех зданий он выделялся яркими наличниками, красотой постройки и высокими окнами. Серый предрассветный туман стелился по дороге, солнце ещё не взошло, и в одном из окон Богдан заметил дрожащее пятно света. Конечно, было ещё совсем рано, но кто-то уже не спал.
Войдя, Богдан был удивлён. Несмотря на внешнюю красоту, внутри было всё совершенно обычно, разве что чуть больше узоров и украшений на дереве. Стражи не было, и Богдан шёл спокойно, не оглядываясь. Перед высокими массивными дверями в замешательстве остановился, покрутил в руках свёрнутую грамоту, подёргал полу дорожного плаща. На всякий случай перекрестился. Поднял правую руку. Тихонько постучал.
– Не заперто! – послышался приглушённый голос. Дрогнувшей рукой молодой человек отворил дверь и, озираясь, вошёл.
Горница была небольшая, светлая и вполне уютная. По углам в подсвечниках – свечи, напротив двух широких окон – большой стол из тёмного дерева. Мебели немного, только самое необходимое. И тем не менее, пустой горница не казалась.
При появлении Богдана Всеслав поднялся, слегка наклонил голову и по христианскому обычаю протянул гостю правую руку. Отвечая на рукопожатие, киевлянин почувствовал теплоту его ладони.
– Что за дело такое спешное, что ты из самого Киева мчался? – спросил Всеслав, мельком оглядывая нежданного гостя. Одежда Богдана и впрямь выглядела не очень хорошо: запылившаяся с дороги и кое-где порванная, она не представляла из себя подобия богатого одеяния. Тёмно-бордовый плащ внизу совсем истрепался и стал похож на бахрому. Богдан поклонился, коснувшись рукою деревянного пола, и, вновь выпрямившись, подал Всеславу письмо.