На землях рассвета
Шрифт:
Он очень любил изучать эти карты, - бесконечные сочетания воды, гор и равнин, тысячи миль, умещавшихся под его ладонью, прослеживая по ним пути любимых им героев и представляя, куда ещё они могли бы забрести.
Ещё больше он любил попытки сложить из всех этих карт что-то единое, и даже не совсем безнадежные. Насколько он теперь понимал, Вторичный Мир был не планетой, а плоскостью, размер которой превосходил всякое воображение, - мир вечной осени, бессчетные культуры которого давно обратились в развалины. И по ней на восток, к свету, сиявшему откуда-то из бесконечности, шла группа любимейших его героев - настолько любимых, что он не решался сам дополнить их историю, собирая её части, как жемчужины. Они ушли на восток уже гораздо дальше всех остальных обитателей
Эта история не была самой длинной. Другая, о приключениях девушки, идущей на юг, которая нравилась ему только чуть меньше, занимала тринадцать тысяч страниц, и ещё не была закончена. Ещё одна, более странная и сложная, чем все остальные, - история Одинокого Города, - занимала то ли тридцать, то ли сорок тысяч страниц. Несмотря на все усилия, он до сих пор был где-то на её середине, и её чтение занимало его сейчас больше всего...
Так и не найдя ничего интересного, Лэйми добрался до стоявшего возле громадного окна столика и низкого кресла - любимого его уголка, в котором читаемые им истории глубоко переживались им. За окном бледный свет Зеркала Мира падал на могучую колоннаду древесных стволов. Здесь Лэйми сел, глубоко задумавшись.
Вторичный Мир нравился ему, но сейчас более важным было его собственное прошлое, - его жизнь до Зеркала. Теперь оно уже казалось ему странным и нереальным, ведь с тех пор прошло больше двухсот лет, и многие эпизоды стирались или сливались с иными, рожденными воображением. Его память не могла вместить их все, хотя Зеркало Мира и защищало всё, что в нем оказалось, - не только извне, но и изнутри, чего, похоже, не ожидали его создатели. Все обитатели города ели, пили и дышали только по привычке. При желании они могли обходиться без всего этого, сколько хотели. Болезни и смерть были забыты. Убийство стало невозможно. Лэйми как-то раз - просто любопытства ради - спрыгнул с крыши двадцатиэтажного дома, - и отделался лишь разодранными штанами, хотя бетон под ним раздробился в щебень. При ударе он, правда, ненадолго потерял сознание, и ощущения оказались не настолько приятные, чтобы ему захотелось повторить опыт. Живая материя под Зеркалом Мира была неразрушима. Мертвая снашивалась гораздо медленнее, хотя почему так, - никто не знал. В общем, это было очень хорошо: любовью Лэйми мог заниматься сколько угодно, но дети под Зеркалом уже не рождались. И ещё одно, самое неприятное...
Когда его включили, под ним выжили лишь дети до шести лет. Росли они совершенно как обычно, но, достигнув совершеннолетия, не начали стареть. Зеркало что-то меняло на молекулярном, а может, и на атомарном уровне их тел. Те, чей организм ещё только начинал развиваться, смогли как-то к этому приспособиться, а остальные...
Рано или поздно, в зависимости от возраста, но неизбежно, они как-то скучнели, становились вялыми и малоподвижными, потом погружались в сон, во сне цепенели и умирали. А может, и не умирали. Их тела словно каменели, и с ними ничего нельзя было сделать. Разложение их не брало, и, может, при отключении Зеркала они могли ожить. Вот только никто не имел ни возможности, ни даже желания отключать его - никто ведь не знал, что станет с ними, привыкшими к жизни под Зеркалом, если оно вдруг исчезнет. И, главное, каким окажется тот, внешний мир...
Все здесь знали, что Зеркало было построено затем, чтобы спасти остатки их народа от безмерно страшного Нашествия Мроо, - именно поэтому под ним оказалось так много детей. Весь остальной мир был разрушен падением одной из малых лун Джангра, - защитники планеты прибегли к этому чудовищному средству, как к последнему. Никто не знал, что стало с Мроо за эти двести лет, - сгинули ли они в многолетней зиме или, напротив, превратили мир в нечто невообразимо чудовищное. Жители мира посвятили Вторжению множество книг. Они заполняли весь первый этаж Библиотеки, но сейчас туда уже мало кто ходил, - Вторичный Мир был всё же более привлекателен.
Лэйми тоже не любил бывать там, - даже
Глава 3:
Игроки Джангра
Усть-Манне, 0-й год Зеркала Мира,
Третья Реальность.
1.
Найко в одних плавках лежал на постели, читая седьмую главу "Приключений Изгнанника". Он перечитывал её уже в пятый или в шестой раз, и когда вдруг погас свет, буквы, казалось, были видны ещё несколько секунд. Юноша опомнился лишь, когда его глаза расширились в темноте, и внезапный мрак стал просто сумерками позднего летнего вечера. Он был один дома, - его родители уехали на юг, и Найко уже второй день наслаждался одиночеством, - это было что-то вроде рая. Вообще-то он очень их любил, но быть всё время вместе... иногда это утомляет. В конце концов, он впервые почувствовал себя свободным взрослым человеком.
Положив книгу на столик, Найко несколько секунд смотрел в смутно белевший потолок. Неразборчиво-уютное бормотание настенной телепанели утихло, - а, прислушавшись, юноша понял, что стихли и звуки музыки, доносившиеся из открытых окон других квартир. Похоже, что без света остался весь район.
При других обстоятельствах Найко просто перевернулся бы на живот и заснул, - но он выспался днем и спать сейчас ему совершенно не хотелось. Лежать без дела было скучно. Он поджал пятки к заду и одним рывком вскочил.
Несколько секунд юноша сладко потягивался, балансируя на пальцах босых ног, потом встряхнул волосами, и подошел к окну, занимавшему всю стену спальни. Две центральных панели были раздвинуты, и Найко выглянул наружу через квадратный проем.
Его голых плеч коснулся легкий ветерок. Хотя солнце уже давно зашло, и палящая жара дня спала, воздух оставался очень теплым. По контрасту с холодным, темно-синим небом это тепло казалось ему чем-то волшебным. От взгляда вниз с последнего, шестнадцатого этажа огромного дома у него закружилась голова. Глубоко под ним лежал широченный проспект Революции. По нему вдали брело несколько группок легко одетой молодежи, но вот никаких машин видно не было, - кому и куда ехать в первом часу ночи июльской субботы?..
Не горело ни одного окна, ни фонарей, ни светофоров, - но Найко ощутил не страх, а что-то вроде возбуждения. Окна громадного дома напротив - наискосок вправо от него - тоже были сплошь темны. Неосвещенный город стал таинственным, и юноша замер, удивленно рассматривая его. Рассеченный полосами газонов проспект был похож на взлетную полосу, сжатую двумя рядами длинных зданий, разделенных лишь узкими переулками и совершенно одинаковых. Его квартира выходила на восток, и верхние этажи домов напротив ещё розовели, отражая сияние заката, в то время как нижние уходили в синеватый сумрак, сгущавшийся на гладком дне улицы, словно на дне каньона. Далеко справа, за поперечным проспектом Лета, она обрывалась куском более плотной тьмы - городским парком.