На звук пушек
Шрифт:
— Ну, отремонтировал ты какой-то механизм на своей стройке?
— Механизм? Это наверно о той бочке, в которой мы размешиваем раствор. Какой же это механизм? Там простенькое устройство.
— Тома, бездельник! — закричал сержант-майор, длинный заходя в длинный коридор жандармерии. И тот час же в дверях образовался вышеозначенный Тома, все еще с мушкетом в руках.
— Тома, я вот что подумал. Ты говорил с утра, что у тебя там какой-то замок сломался.
— Так починили уже. Позвали слесаря, он и починил.
— Жаль. А больше ничего, что
— Щеколду в кладовой давно надо подправить.
— Не то! Что-нибудь посложнее. Механизм какой…
Тома задумался и неуверенно предложил:
— У Дюбуа часы сломались.
— Это уже слишком!
— Тогда и не знаю.
— Ладно, иди, — произнес Лучани и пояснил наблюдавшему за этой сценой Бомону.
— Хотел проверить, какой из тебя механик. Ну да ладно. Пойдем, Дьордью.
В какой-то момент для Даида Лучани Бомон превратился из француза Жоржа в корсиканца Дьордью[10].
И себя в кабинете жандарм открыл шкафчик и достал бутылку вина и два серебряных стаканчика, покрытых искусной чеканкой.
— От отца досталось, — кивнул корсиканец на емкости, которые уже начал наполнять вином. — А тому от деда. И так далее. Практическая вещь. Всегда можно выпить с хорошим человеком, не опасаясь, что может не оказаться кружки или стакана.
— Это Каркаджола[11]! Прямиком с Баланьи! За Прекрасный Остров!
Жорж выпил вслед за хозяином кабинета, удивляясь тому, как повернулась беседа.
— Три вещи прославили Корсику: люди, собаки и вино! — продолжал Лучани. — Но я бы добавил еще и сыр. К такому вину нужны хотя бы два корсиканца и немного корсиканского сыра!
— Вы думаете, я корсиканец?
— Никаких сомнений, Дьордью. Для этого достаточно послушать, как ты говоришь! Мало ли что письмо написано на французском! Император тоже писал на французском! Я пишу на французском! Весь мир говорит и пишет на французском!
— А кольцо?
— А ты уверен, что затертая буква это «m»? на этом месте может поместиться и две буквы. Например, «l» и «g». И выходит не Бомон, а Балань![12] Тебе его дали на память о доме. Может быть такое?
Жорж задумался. Стройная версия отца Бруно теперь ему уже не казалась столь убедительной.
— И то что ты выбрал военную карьеру… А я не сомневаюсь, что ты был не просто солдатом, а скорей сержантом. То что выбрал стезю военного, только подтверждает, что ты корсиканец. Мы испытываем любовь к оружию с детства. Для корсиканца достойны три дороги чести: служба в армии, служба государству или… хм… свобода в маках[13]. Но последнее, я бы тебе не рекомендовал.
— Однако вы меня пригласили не для беседы о Корсике, — проговорил Жорж.
— Ах, да! Тебе известен такой Жан Дюваль?
— Я знаю троих или четверых человек по имени Жан. Но есть ли среди них Дюваль мне не известно.
— Он работает на строительстве Святого Петра.
— Там работает двое по имени Жан.
— Не важно. Главное, что он написал заявление, в котором обвиняет тебя, что ты Клеман Эмбер. Который скрывается
— А кто такой Клеман Эмбер?
— Обычный грабитель и бандит. За его поимку предлагается неплохая сумма.
— И этот, Жан Дюваль, предположил, что я Клеман Эмбер, бандит и разбойник?
— Приметы сходятся. Высокий, русый, физически сильный. Имеет шрамы. И, к слову, Клеман был механиком на строительстве у барона Османа.
— Так вот почему вы интересовались, механик ли я?
Корсиканец рассмеялся:
— Если бы я думал, что ты Эмбер, то не отправил бы за тобой всего двоих жандармов. Дело в том, что Эмбер недавно был вновь ранен. Причем в ногу. А ты не хромаешь. Широкой публике это не известно, и ты не болтай. Ну и кроме того, я в этом убедился после беседы с тобой. Бандит не знает ни немецкого, ни тем более корсиканского. Он родился и вырос в Париже. И он никогда не служил в армии.
— Тогда зачем было меня приводить в жандармерию?
— Порядок есть порядок. Если поступило заявление, я должен его проверить. Тем более, заявление чин по чину подписанное.
— Придется объявить на стройке, что произошла ошибка, — вздохнул Жорж. — Не хотелось бы, чтобы в дальнейшем кто-то по ошибке вновь опознал во мне беглого грабителя.
— Это решаемо, — ответил корсиканец. — Готов биться об заклад, что ты где-то перешел дорожку этому Дювалю. Скорей всего здесь замешана женщина. Тебе в последние дни никто не оказывал знаки внимания?
— Вроде нет. Вот только позавчера меня попросила мадам Жерве поправить ей ограду.
— Вот! — поднял палец Лучани. — Поправил забор и…? Давай, не стесняйся!
— Смазал петли у некоторых дверей. Прибил пару досок…
— И? — нетерпеливо произнес корсиканец.
— Она покормила, извинилась, что нет денег. Приглашала зайти как-то.
— И?! — подстегивал Жоржа собеседник.
— И я ушел.
— Э? — только и смог произнести Лучано.
Корсиканец плеснул в стаканчик вино и залпом выпил. Потом вспомнил о вежливости и налил немного гостю и себе. После чего убрал бутылку в шкафчик. Все же он был при исполнении.
— А эта мадам Жерве, она как? Симпатичная?
— Обычная. Может кому и симпатичная, кто постарше.
— А! — произнес Лучано, будто фраза Жоржа все объясняла.
Жандарм немного прошелся по кабинету и уселся за стол, вновь принимая официальный вид.
— Не знаю, почему ты уехал с Корсики, — заговорил Лучано, — но работа на стройке, это не для таких людей как мы.
Жорж кивал, соглашаясь. Если ему предложат лучшую работу, то почему нет?
— Я бы оставил тебя у нас в жандармерии, но увы! — продолжал сержант-майор. — Жандармерия — прежде всего армия! Согласно Декрету от 1 марта 1854 года, кандидат в жандармы не должен в прошлом привлекаться по суду или иметь взыскания, отмеченные в приказе, если он военный. Для этого кандидат должен предоставить четкие и ясные сведения о себе. А с этим у тебя трудности.